ТАТЬЯНА БЕЛЯНЧИКОВА-КУЗНЕЦОВА. Мы грешим без удовольствия.
***
Вильнув хвостом, ушёл июль,
взамен оставив серый зонтик.
Москва попала в зону бурь,
сказал синоптик.
Не зря? конечно же, не зря.
Болит? немножко. Под ключицей.
Я подожду до октября —
авось, случится.
Надену белое пальто,
исправлю скуку на измену…
Цыплят по осени? А то!
Всенепременно.
***
Мы с тобой на облаке сидим.
Таня, — шепчешь ты привычно, — Таня…
Мир большой и кажется другим
с чердака больного мирозданья.
Нам, случайным детям ноября,
видится с обломанного края,
как лежит небритая земля,
злой ветхозаветностью пугая.
Тишиной горчит продрогший лес,
замерший в почетном карауле.
Мы прошли с тобою шесть небес,
мы совсем чуть-чуть не дотянули.
***
Как дела?
Никак.
Не проходит.
А ты думал —
всё так легко?
Я как нищенка
в переходе
под названием
«мир и Ко».
Я как яблоко
из-под снега,
как кусок
фольги пищевой,
как надежда
лошадки
пегой
стать серьёзной
и деловой,
как будёновка
из бумаги
с чердака
с тех, былых времён,
как апостроф
в английской
саге
про нежнейшее
из имён.
Верховая прогулка
Два стремени чуть звякнут, прикоснувшись
друг к дружке. Проезжай-ка ты вперед!
Моей гнедой породистые уши
легко волненье выдадут ее.
Твой вороной привычно и проворно
покажет путь по узенькой тропе,
Мы вслед с кобылой двинемся покорно,
к чему нам быть сейчас эмансипэ?
Я лягу, как обычно, ей на шею,
чтоб ветки не хлестали по щекам.
Я женщинам, ты знаешь, больше верю,
чем молодым и смелым дуракам.
Конец июля. Лист уставший вянет.
Ты это наблюдал так мало раз!
А я теперь за темными очками
пытаюсь спрятать клинопись у глаз.
И я тебя, конечно, пропускаю –
я все-таки надежду стерегу,
что, может, ты найдешь дорогу к раю
в том самом шалаше на берегу,
и может, по утрам твой голос низкий,
и солнца луч, сквозь ветки, невзначай…
Ты вновь ко мне подъехал слишком близко.
Не надо. Скоро осень. Проезжай.
***
Накрыла город ржавая заря.
Движенья торопливы и неловки.
О вечности крикливо говорят
два старых воробья на остановке.
Усталый год течет с разбитых крыш,
и ждет столица ледяного плена.
Я вновь тебе пишу. А ты молчишь.
Хоть что-то в этом мире неизменно.
***
Кончилось лето
после обеда.
Ветер улегся
спать на полу.
Пасынок Феба
катит по небу
медного солнца
тусклый валун.
Время за сорок —
время разборок.
Тонут в стакане
наши пути.
Пыль на ступенях.
Где же мой веник?
Галилеянин,
ты победил.
Мышиное
Половинку сердца съела мышь.
Смотрит, ухмыляется, молчит.
Как дела, подруга, что не спишь
в серой безответственной ночи?
Да, опять звонил, опять нетрезв,
говорил, что любит и скучал.
Он не глуп и вовсе не подлец,
он всего лишь выплеснул печаль.
Я нужна на целых полчаса,
может, наскребу на пропуск в рай.
Всё я понимаю, егоза.
Там еще осталось… доедай.
***
Мы грешим без удовольствия,
мы печалимся без слёз.
Наши души под коростою,
а движения — всерьёз.
Не осколки — злое крошево,
что дорога, что кровать.
— Знаешь, милый, я хорошая.
— Знаешь, как-то наплевать.
Хватит места пониманию —
сил не хватит на него.
Мы отметили заранее
Новый год и Рождество.
Позабыв, что были гордыми,
каждый день, до темноты,
ложь и правда трутся мордами,
как весенние коты.
Копенгаген
А хочешь — будем жить с тобой, как местные?
В согласии с капризами погодными,
в ладу с собой и с властью королевскою,
хорошими, большими — и свободными.
Здесь все мужчины кажутся достойными,
ты станешь им своим — с твоим-то именем,
здесь девочки красивые и стройные,
они ответят чувствами взаимными.
Я буду ждать тебя в квартире пафосной
напротив Круглой башни, что на Строгете,
и каждый раз встречать улыбкой радостной,
коль вдруг сомнёт тебя тоска по Родине.
Мы выпьем водки под закуски пресные
за твой успех и за мое терпение,
а в общем, будем жить с тобой, как местные —
в их языке нет будущего времени…
***
Улыбка небесного гения,
погоды случайный каприз.
Флажок моего настроения
устал трепетать — и завис.
Покоя фамильная вотчина,
обитель морали святой.
Уснули желанья порочные
в качелях над чёрной водой.
Так много судьбою подарено,
так трудно не ждать новостей.
Я буду серьёзной и правильной,
у входа встречая гостей.
И впору запить и отчаяться,
блестяшки меняя на ржу.
Ты видел, как небо качается?
Пойдём, я тебе покажу…
***
Береженого Бог бережёт.
Чем летать — лучше мёрзнуть в пехоте.
Я прикрою от солнца ожог,
говорят, так быстрее проходит.
Может, тёмный останется след,
ну и пусть — все решат, что от грязи.
Здесь никто не поверит, что свет
натворил мне таких безобразий.
Я не лучше, чем люди вокруг,
может, в голосе больше металла.
Ну зачем тебе знать, милый друг,
что я тоже когда-то летала?
Я прикрою от солнца ожог —
береженого Бог бережёт.
