СЕРГЕЙ КОВАЛЬСКИЙ. Сначала был звук.
——
Сначала был звук.
Потом грех.
Между ними в дискретном режиме
сочинялись слова.
Начались страсти Господни.
Никто не мог упорядочить хаос
разноязычной речи.
Дребезжала подзвучка,
как подстрочник для перевода
камланий заповедей.
Слово речённое стало,
как звуковая запись умирающего алфавита.
Запомни оставшиеся буквы и скажи:
А Б В Г Д
Е Ё
Ж З И К Л М Н
О П Р С Т
У Ф Х Ц Ш Щ
Ь Ъ
Ы Э Ю Я.
Слышишь? — сначала был звук!
——-
«Венецианские гондолы
как петербургские гондоны
плывут — им несть числа!»
Смотрю,
как вода в параллелошариях мозга
сообщается и несёт
из одной воды в другую
информацию, синхронизирующую оба.
Проплывая по реке Фонтанке,
где она впадает в Гранд канал,
замечаю стремящиеся к Летнему саду,
из одной воды в другую,
венецианские гондолы
с архитекторами и художниками на борту.
Вижу встречные на противоходе
влекут поэтов и философов
по направлению к площади святого Марка.
Вижу на её старомодном берегу,
времени позднего возрождения,
сотни русских гондонов,
выкинувшихся, как цветные кальмары,
из одной воды в другую.
Под шумок вивальдиевских концертов
сообщающаяся информация, переместившись
из одного параллелошара в другой,
уравновешивает надежду и память.
Если захочешь умереть на Васильевском острове,
то непременно будешь похоронен
на Острове мёртвых.
*****
Горланит горло Гибралтарского пролива —
надоела средиземноморская возня цивилизаций.
По запаху пряностей,
в поисках сказочной Индии,
выплыть в Атлантику, минуя марокканских пиратов,
Берег слоновой кости и прочие миры Африки,
заблудиться в водовороте коварных течений,
дружить с Посейдоном и остаться нескормленным рыбам.
Забыть, что угол направления взгляда на звёзды
не равен углу отражения в параллелопространстве мысли,
но помнить,
что подношения ждёт твоя Королева, Христофор!
Вот, что нужно было Тебе и мне сейчас,
чтобы открыть свою «Америку».
***
На берегу пустынных волн
царь Пётр, Пушкин, Робеспьер,
Ахматова и Чернышевский,
шемякинские сфинксы andme
стояли как-то дум полны
о пришлых временах.
Неутлые челны скользили,
ряженный Харон перевозил
от берега гранитного Невы,
где мы стояли дум полны,
народ убогий в острог Кресты
на берег горней Леты.
По набережной резвые мобили
водителей на кладбища влекли.
Ничем не выделялось место,
где мы стояли дум полны,
от прочих, наречённых громко
Санкт- Петербургом.
Мученица Анна пела Гумилёвым
про Бродского на нашем бережке,
где мы стояли дум полны,
и посылала знаки,
как сумашедший сурдопереводчик,
Курёхину о встрече в Комарово.
Кривили зубы сфинксов черепа,
украдкой усмехаясь,
другою половиной тёмных лиц,
на место встречи глядя,
где мы стояли дум полны,
твердя два слова: Всё Египет…
***
Серийные клоны Хуана Миро
предупредительно периодичны
следуя друг за другом на выставке
табуировали одиночество Мастера
(музейные перевозки ни причём)
публика тащилась и млела
Дон Хуан был добр
разрешал перевести дух
но
не повернуть назад
(музейные перевозки ни причём)
зелёные глаза шамана
провели меня между
огнём и безмолвьем
любовью и смертью
Я шёл по спирали Миро
к Богу
чёртова Дона Хуана
и уходил в никуда
по сторонам которого
было ничего
в одиночестве
двигаясь сам за собой
периодично предупредителен
(музейные перевозки ни причём)
Хуан Миро был добр
но мы не встретились.
***
Пошлое cолнце выело золото Вены.
Горизонт выше внимания взгляда поднялся.
Всё, что ниже заполнили дикие орды
пришлых варваров с юго-востока.
Топчут блёклую патину времени,
уничтожая следы императорских игр и забав.
Хороводы язычников в парках кружат,
там где Штрауса вальсы напевно звучали,
жрицы климтовского модерна утопали в цветах
— всё ушло за кулисы Нового Караван-сарая.
Еретический Вагнер светом Храма безумных
осенил Постевропы эпоху фантомом креста.
Но, потрясающе оптимистичный
ПАРАЛЛЕЛОШАР
хундертвассеровской котельной трубы
иронично блестит над суетою сует,
обещая превратить в сладкий дым
коммунальный мусор евробазара.
Посвящается памяти джазового контрабасиста
Чарли Хейдена.
С пологих апенинских гор в уютные долины
спускаются холмы.
Цвет умбры летний пережженный
питает воздух перуджийского веселья
и музыканты пьют его взахлёб.
Внизу у стен толпятся флорентийские солдаты
сложив меч,. щиты и шлемы,
забыв про распри прошлых лет с Перуджей,
быть слушателями музыки стремятся
и в верхний город налегке идут.
В подземном городе этрусские мотеты
мелодии сливают с тишиной
за каплей каплю в амфоры и чаши.
Прекрасно это древнее вино…
Другим вином торгуют лонгобарды.
Кто пил — тот знает, пьяным быть
для слушателя уличных музык
всегда прекрасное занятье.
Умбрийский джаз объединяет всех
когда на клавишах свингует Рубалькаба.
Тяжёлый воздух Вечности раздвинув
ответствует пространным соло
Чарли Хейден на басовой ноте…
Как хорошо запомнить звук
рычащего от страсти контрабаса.
******
По воде, но не в рай, а на встречу
с едоками картофеля
и курителями разнотравья
через вангоговские разводные мосты
пересекаю канализированный Амстердам,
опускаюсь ниже уровня моря,
и ещё глубже на дно жизни, как в ад.
Лишь бы не возвращаться
в интернациональный бордель России.
Не видеть, не слышать, не вспоминать
то, к чему привык.
Привычка убивает талант
жить легко и беспечно
где-нибудь в третьем месте,
радуясь отсутствию коммуникаций,
которые никого не соединяют.
Хорошо сидеть, стоять, лежать
— плохо умереть одному.
Но вместо всего этого
можно отрезать себе ухо
положить его в пустой сосуд,
и пустить его по воде
без обратного адреса.
———
Перехожу тень Берлинской стены
с Востока на Запад и обратно
быстро и не страшно
слишком просто по-европейски.
Поглаживаю тень взглядом
как рубец незаживающей раны.
Слышу шорох киноленты
остросюжетного документального фильма
о способах пересечения стены.
Зачем Им это было надо?
Свобода внутри каждого.
Вижу американский след
демонстративно нейтрального
шлюза Чек Пойнт Чарли.
Наблюдаю в турецком квартале
как орнаментальные турки
делают вид что продают ковры
и множатся множатся множатся.
Африканцы и азиаты
тоже делают вид и тоже множатся
под стеклянным колпаком
вивария Рейхстага
где происходит глобальный опыт
ассимиляции Европы.
Смотрю как Берлинская лазурь
слишком беспечно зияет
над постбойсовской мегаинсталляцией
АФРОАЗИЯ.
***
На черепичных крышах отпечаталось бывшее солнце.
Под ними буржуйское спокойно дышит житьё.
Но рябчики закончились в Европе, кругом свинина.
Шампанское на пену пивную изошло, стекает
По амстердамским, брюггским и прочим каналам
И канавкам в Гольфстрим, который на заказ
Уже не хочет греть. В сердцах похолодало.
И, чу! – Вот конница Малевича проскачет!
Пиратские ладьи стоят на сваях, но паруса давно не парусят.
Кольчуги, шлемы и мечи пылятся на прилавках.
Всё продаётся, но на торговых площадях
Торг ведётся не о них. Вокруг блошиный рынок.
Жирует средний класс всё время напролёт.
Ночной дозор мосты Ван-Гога больше не разводят.
А едоки картофеля жуют бананы в ботанических садах,
Воздушные пускают пузыри и фейерверки крутят.
Но чу! — Вот конница Малевича проскачет!
