ОЛЕГ ПРЯНИЧНИКОВ. Железяка (рассказы)
Люк
Ранним летним утром по одной из дорог города N ехал-тужился перегружённый металлическим ломом грузовик. Вдруг грузовик наехал на колдобину и его тряхнуло, да так, что из кучи металлалома вывалилась железяка — чугунный люк от канализационного колодца. Прокатившись по дороге некоторое расстояние, люк, с дребезжанием, лёг дном на асфальт.
Водитель не заметил пропажи, люк остался лежать на дороге, и теперь создавалось впечатление, будто под ним находится и в самом деле канализационный колодец.
Часом позже вышеупомянутую дорогу переходил начальник конторы, которая обслуживала все колодцы в городе N. Начальник обратил внимание на люк: остановился, почесал лысый затылок, что-то вспомнил, и когда пришёл на работу, в контору, издал приказ: немедленно провести профилактические работы в канализационном колодце, координаты которого такие-то и такие-то.
Для проведения профилактики были направлены слесаря Иванов и Петров.
Перед тем как приступить к выполнению задания Иванов и Петров, естественно, выпили.
Затем они добрались до «колодца», выставили, как и положено, ограждение, повесили необходимый знак и наконец открыли люк… Под люком был асфальт. Тут Иванов и Петров поняли, что выпили слишком много, поэтому, на всякий случай, они не стали проводить профилактику. Они аккуратненько положили люк на место — как он лежал и, вернувшись в контору, доложили: дело сделано — трубы в колодце прочищены, задвижки смазаны, люк, после проведённых работ закрыт, ограждение с необходимым знаком убраны.
На следующий день начальник той самой конторы, человек дотошный, узнав кто выполнял его приказ, узнав в каком состоянии Иванов и Петров собирались выполнить его приказ, решил проверить «колодец» лично. Вооружившись фомкой, он отправился на ту самую дорогу.
И вот он подковырнул люк…. под ним был асфальт…
В этот же день начальник конторы, которая обслуживала все колодцы в городе N, человек справедливый, издал новый приказ. Привожу его дословно: «За добросовестное отношение к порученной работе, поощрить слесарей Иванова А.И. и Петрова И.А. денежной премией в размере месячного оклада.»
Но это ещё не конец истории. Этот же самый начальник, будучи человеком пробивным и со связями, но не желающий признавать свои ошибки, добился того, что мнимый колодец внесли в план коммуникаций города N. И вскоре колодец выкопали на самом деле, и проложили к нему трубы.
Обслуживание теперь уже реального колодца закрепили за слесарем Ивановым А.И. и слесарем Петровым И.А.
Вот теперь всё.
Азартный Василий
— Я чувствую, мне сегодня повезёт,- сказал Василий, садясь к столу.
На очаровательном личике девушки (она же крупье) застыла загадочная улыбка Джоконды.
Василий водрузил на стол стопку разноцветных фишек, снял несколько с верху и положил их возле крупье. Та блеснула глазками, две карты легли на стол, Василий открыл свою.
— Ещё,- востребовал он. После некоторого раздумья снова востребовал: — Ещё… Чёрт! Перебор!- он с досадой швырнул карты на стол.
— Казино выиграло,- ласково объявила девушка и также ласково спросила: — Играем дальше?
— Играем,- рубанул Василий.
На этот раз он резко увеличил ставку — его стопка фишек уменьшилась на половину.
— Ещё!- Когда Василий вложил в ладонь вторую карту, то по его лицу пробежала радостная дрожь, у него было двадцать.- Себе,- сказал он мягко и даже стал тихо насвистывать.
— Не свистите — денег не будет,- предупредила девушка, Василий замолк.-Что у вас?
— У меня … двадцать.
— Понятно.- В ответ она стала набирать себе.- Двадцать одно,- нежно объявила крупье.- Казино выиграло.
— Ёлы-палы!- нервно выпалил Василий.- Ставлю всё. Всё!- И он пододвинул к крупье оставшиеся фишки.
И снова две карты легли на стол.
— Ещё!- выкрикнул Василий, когда открыл туза. И тут к тузу он получил десятку.- Двадцать одно! Я выиграл!- закричал он радостно и с шлепком припечатал свои двадцать одно к крышке стола.
— Минуточку, — бархатным голоском пропела невозмутимая крупье. Сейчас моя очередь. По правилам казино, если крупье наберёт столько же сколько и игрок, то казино остаётся в выигрыше.
— Правила мне известны, — прохрипел Василий и весь напрягся.
Девушка открыла свою карту, добавила к ней ещё одну, потом ещё… Двадцать одно. Казино выиграло! — объявила крупье.- А теперь, милый,- вдруг в её голосе появились металлические нотки. Кстати, крупье звали Леной и она являлась законной женой Василия. — А теперь, милый,- сказала Лена, жена Василия,- подведём итоги. Она сложила все выигранные фишки в кулачок, а затем по одной их стала метать на стол: — Эта фишка — мытьё посуды, эта- стирка белья, эта- готовка ужина, эта — поход в магазин, эта — вынос мусора, выхлопка ковра… Короче, ты проигрался в пух и прах, любимый, при чём на неделю вперёд. Не грусти, дорогой. Ты же сам придумал: играть в очко на домашние дела, вместо того, чтобы их просто поделить — тебе мужские, мне женские. Так что за дело, Василий!
Лена подмигнула мужу и в прекрасном настроении покинула кухню.
Через некоторое время он пришёл в себя и принялся за мытьё посуды.
«Ничего,- скобля сковородку думал Василий.- Со следующей недели меняем очко на рулетку. Уж в неё мне точно повезёт.»
Вывод
Семечкин позвонил, звонок не работал. Семечкин толкнул дверь — она оказалось не запертой.
— Хозяин!- позвал Сёма Самечкин, входя в квартиру своего друга, Рустама Шарипова.
Ответа не последовало. Раздвинув шторы, Семечнкин из прихожей шагнул в комнату и ахнул: Рустам Шарипов вешался.
В выходном костюме, в начищенных туфлях, хозяин квартиры топтался на отчаянно пищавшем табурете, пытаясь просунуть свою огромную лысую голову в тесную для неё петлю
— Рустам, ты это чего?_ выдавил из себя Сёма.
— Как чего? — нервно дышал Рустам.- Очки одень, если не видишь, вешаюсь.
— А из-за чего?
— Что за вопрос? Конечно, жить надоело.
— А из-за чего?
— Ты что, попугай? Во-первых, меня сократила на родном предприятии, где я проработал двадцать пять лет, во-вторых, мне до пенсии ещё целых три года, в-третьих, во всём городе токаря шестого разряда никто не хочет брать на работу.
— А пособие по безработице?
От смеха Рустам чуть не упал с табурета. И тут Сёма вскипел:
— Ты думаешь, что я дурак, да? А дурак — это ты. Ты даже не можешь правильно повеситься.
— Татары могут всё!- сжал кулаки ещё не старый Рустам.
— А ты сам посмотри: верёвка у тебя слишком короткая и крючок для люстры тебя не выдержит.
— На счёт верёвочки — не надо, всё вымерено. И голова пролезет, и ноги до пола не достанут. А крючок я испытывал, он надёжен.
Исчерпав себя, Сёма Семечкин надул губы.
— Я к нему, как к человеку, с пузырём, а он — вешаться.- Сёма горестно вздохнул и уже развернулся, чтобы уйти.
— С пузырём?- другим голосом переспросил Рустам.
Не оборачиваясь, Сёма мотнул головой.
— Перед смертью что-ли?
— Тьфу!
— Ну не сердись, погоди, Семён. Иди на кухню, я сейчас.
— Давно бы так,- проворчал Семечкин и отправился на кухню. Только он подготовил стаканы и заглянул в холодильник, как раздался грохот упавшего табурета и демонический хрип Рустама сотряс воздух.
Сёма выскочил в комнату. Несчастный, словно пойманная рыба, извивался на удавке, пытаясь одной рукой ослабить узел, другой же он подавал красноречивые знаки. Семечкин поставил на ножки табурет и помог обрести опору самоубийце.
— Надумал-таки!
— Не-а,- Рустам Шарипов, откашливаясь, глубоко дышал,- наоборот, передумал. Я проверил: и верёвка как раз и крючок выдержал.
— Но зачем было проверять-то, а? Я тебе и так верил.
— А я для себя проверял. И вот что я теперь думаю: раз я такой умный, ещё не старый, неужто я выход не найду? А, Семён?
— Вместе поищем его, Рустамчик.
Голливудская улыбка
В троллейбусе полно народу, все одинаковы: хмуры, озабоченны своими проблемами. Выделяется один мужчина средних лет, он стоит в проходе, держится рукой за поручни, никого не трогает, но при этом всем широко улыбается голливудской улыбкой. Людей это начинает раздражать.
Сидящая толстая тётка с сумками:
— Ишь скалится, прямо не по себе. Я его, главное, сумкой толкнула, а он скалится, то-есть как бы даже рад… надо было посильнее толкнуть.
Сидящая бабулька:
— Чего лыбишься, болезный? Жил бы на одну пенсию, не лыбился бы так.
Сидящий дедулька:
— Рыдал бы…гадина…
Стоящий молодой человек:
— Ну, зачем вы так. Может человек не местный. По инглиш ес, мужик? Мужик, сорри, но здесь, в России не надо всё время улыбаться. Ес?… Люди, а американец-то глухой, кажись.
Сидящий пьяный мужик:
— Американец? Где? Эй, янки! На следующей остановке выйдем, у меня к тебе будет пару политических вопросов.
Сидящая толстая тётка с сумками:
— Слышь, ты, глухня американская! Пасть закрой, а ухи открой! Люди к тебе обращаются, моргни хоть что-ли в ответ.
Полтроллейбуса ржёт.
Стоящая молодая женщина:
— Да никакой он не американец. Зубы просто хорошо почистил, вот и демонстрирует их нам. Мужчина, мы одобряем вашу зубную пасту, можете закрыть рот.
И тут мужчина с голливудской улыбкой не выдерживает, он открывает рот и на весь троллейбус:
— Люди!!! Да я из стоматологии еду!!! Мне зубы по-новой технологии вклеили, велели сжать челюсти и держать их так два часа! Ещё часа не прошло! А рот я не закрывал, чтобы клей на воздухе сох быстлее!… Быстлее… Ну, фот, тепель облатно ехать . Сфовочи!
Ностальгия Столетина
Идя по городу Столетин часто укорачивал шаг, при этом он балансировал словно эквилибрист, передвигающийся по цирковому канату. Балансировал он действительно для того, чтобы не упасть, ведь к вечеру подморозило и дневное месиво из грязного снега теперь превратилось в сплошной каток.
Живот Столетина приятно грело грамм четыреста коньяка, ну и в голове было довольно-таки не плохо — деревья конечно не гнулись, но камыш немного шумел. Шёл Столетин от дружка, возвращался домой, к жене.
«Ну что ж,- подводил он итоги проведённого дня в гостях,- глупостей вроде никаких не совершил. Подружке (друга) на прощание ручку лизнул — так это выглядело по-джентельменски. А вообще чёрт бы её побрал, так хотелось с другом посидеть тет-на-тет. Ну, да ладно. Что ещё? Поговорили о литературе. Да-а-а, а иначе не стоило и выпивать. Женщин похвалил, в общем смысле — как пол, как божье создание. Да, разок упёрся в принципы — это когда речь шла о литературе, но ничего-ничего, остались при своих. Короче — день удался.»
После такой оптимистической ноты Столетин перевёл дух, затем с особой тщательностью пересёк дорогу, и вот он уже намеревался свернуть в знакомый до боли переулок, как что-то его заставило остановиться и вздрогнуть. Короткое, клетчатое, чёрное с красным пальто.
Короткое, чёрное с красным пальто. Оно облегало тело худенькой, среднего роста женщины, и оно время от времени балансировало, постепенно удаляясь от прицельного взгляда Столетина.
«Катька!»- хотел было крикнуть он, но затем лениво подумал: «В честь чего?» И всё же ноги его заскользили за женщиной, которую он узнал со спины.
А ведь тогда был июль, а июль это вам не март. А солнца было, ой сколько было солнца. «Ну, июль, солнце, а дальше что? Кровать её мамы? Тьфу! Раньше! Кино? Нет, раньше! Ещё кино? Нет, идиот: июль, солнце, река… Рыбалка! Я же рыбак, рыбалка была раньше всего. Точно — деревня Клюевка, моя собственная бабка, к которой приехал на каникулы, кусты, деревья, река, чайки, ры-ба-лка!»
Столетин забыл про скользкий тротуар, каменные дома, вообще про город, он видел только семнадцатилетнею дочку соседей — Катьку. В голубом платьеце, задранном до бёдер, Катька, усевшись на деревянном мостике, полоскала бельё.
— Ты что, дура, делаешь?- кричал ей Столетин.- Вроде выросла уже, должна понимать, я же рыбачу. Ты что удочку не видишь? А ну прекрати!
— Сам дурак! А ещё в институт приняли. «Интэллигентом буду, интэллигентом буду.» Вот напишу в твой институт о том как ты выражаешься. Рыбак с печки бряк. Чё ты здесь поймаешь, надо вниз по речке идти! А где мне бельё прикажешь полоскать?
— Берега мало? Вон подальше по берегу зайди в воду и полощи своё бельё.
Тут Столетин вспомнил о себе — он был в семейных по колено, а в воде стоял по щиколотку. Он спешно продвинулся глубже в воду, при этом охнул от набежавшей на плоть прохлады. Ой, ну Катька! Катька смеялась, потому что знала — несмотря на тёплую, солнечную погоду глубинная вода в проточной реке, со дна которой к тому же били ледяные ключи, была довольно-таки холодной.
— Давай купаться, студент!
— Купайся одна, доярка! Только в стороне, дальше. Итак не клюёт, а тут ты ещё.
— Июль, какая рыбалка, студент! Сматывай удочки и приходи сюда через полчаса. Придёшь?!
Что-то ёкнуло внутри Столетина, а вода показалась теплее. Он угрюмо зыркал — то в сторону Катьки, то в сторону торчащего из воды гусиного пера.
— Ну, что молчишь, студент?- русоголовая девушка ( да, она же русая, русая, и с косой!) русоголовая девушка с косой выжала тряпку, шлёпнула ею об дно эмалированного тазика и встала. Подол голубого платьеца упал на колени.
— Приду,- выдавил из себя Столетин.
Её смех долго не утихал. Ах, какой звонкий смех у Катьки.
За полчаса Столетин смотал удочки, сбегал в бабкин дом, где переоделся в чистые джинсы и свежую футболку, побрился, надушнился, и вот он чистенький и благоухающий уже на знакомом мостике — стоит, ждёт.
— Ждёшь?
— Жду.
Она тоже переоделась в розовое с вызывающем вырезом и коротким рукавом платье, подол выше колен, прекрасных девичьих колен.
— Поплаваем?
— Поплаваем.
Они зашли в воду одновременно. Девушка, распустив косу, сразу же поплыла к противоположному берегу. Столетин заахал, заухал, делая вид, что собирается нырнуть, но плавать он не умел. Катя это знала, и подплыв к Столетину, сказала очень серьёзно: » Всё, студент, отнырялся. Будем учиться плавать.»
Тот отвёл глаза. Но, уж лучше «барахтаться» под предводительством деревенской Катьки в деревенской речке, чем у кого-то брать уроки плаванья в студенческом бассейне, где при этом Лора , Клара, Зина так грациозно таранят воду. А вдруг Катька и в самом деле научит?
Научила… Столетин остановился перед вывеской «Продукты». Клетчатое, красное с чёрным пальто скрылось под этой вывеской. Он залез в карманы, нашарил зажигалку и сигареты. Закурил.
» А может сейчас, когда выйдет из магазина, напомнить о себе? Но — сколько же минуло лет? Боже, сколько минуло лет! Лет пятнадцать наверное. А что, не так уж и много.» Столетин поперхнулся дымом, с писком чихнул. » Чего я зябну? Почему не иду домой?» Он скривил губы: » К жене почему не иду.»
Научила. А вечером посетили клуб, смотрели кино. Показывали какую-то комедию. Они сидели, держась за руки, а сзади всё кто-то сопел и сопел. Вот этот, который сопел, и встретил их за клубом. Правда он не один встретил, их всего четверо встречало. Но этот — сопливый, лобастый телёнок, комбайнёр-механизатор ударил его первым и, гад, попал прямо в нос. Ох, и потом нос был у Столетина, если бы Новый год — деда Мороза приглашать не надо было. Но и он в ответку махал ручками и даже ножками, а как же: карате-до, то-есть после учёбы маненько отрабатывал. Катька визжала, поросёнка режут — тот так не визжит. Её-то визга больше всего и испугались те четверо.
А дальше всё было классическим: после драки лечение народными средствами, ну а потом кровать её мамы. Потом обещания были, вот, мол обучусь, заберу в город, женюсь. Обучился, но не забрал, не женился…
Столетин смял «бычок», опалив ладонь, но боли не почувствовал.
Согнувшись под двумя огромными сумками, со сбившейся на глаза русой чёлкой, выпирающей из-под серенькой беретки, но без косы, из магазина выруливала Катька. Шаг. Шаг. Шаг. Столетин словно заворожённый наблюдал за близкой когда-то ему женщиной и не сразу понял, что женщина-то эта подскользнулась и упала, выбросив вперёд себя сумки. Понял, ринулся на помощь.
— С вами всё в порядке? Вот ваши сумки.
— Ой, спасибочки! Ой…
Их взгляды встретились. «Катька- Катенька, что с тобою сделала жизнь. У глаз морщинок-то, морщинок…» Это была уже не та Катька. «Наверное и детей кучу нарожала.» А вот подол клетчатого пальто упал на колени точно также, как когда-то то голубое платьеце.
— Что здесь происходит?!- Столетин услышал над своим ухом мужской бас и сопение. Он повернул голову и узнал: перед ним стоял тот самый сопливый, лобастый телёнок — комбайнёр-механизатор. Лицо не хорошее, пьёт видимо много.
— Катерина! Ты хоть предупреждай — в какой магазин пошла. А это что за супчик тебе сумки подаёт?
Женщина смотрела то на Столетина, то на лобастого, как-будто сравнивала их, а в глазах у неё была такая вселенская тоска. У Столетина сжалось сердце и забилось в висках : » Сейчас уйдёт и всё, и навсегда.»
— Спасибочки, — ещё раз поблагодарила Катька.- Гриша, (это она лобастому) пошли домой.
— Сначала две сотни дай! — загремел комбайнёр-механизатор, теперь скорее всего бывший.
— Я дам. Дам!- чуть не взвизгнул Столетин и полез за кошельком.
— А нам чужих денег не надо!- взревел лобастый телёнок.- Своих хватает!
— Да я не чужой,- затараторил Столетин. «Зачем? Что я делаю? Идиот!».- сверкнуло в его мозгу, но он продолжал:
— Вы из Клюевки? Сюда, в город жить переехали?
— Ну. А тебе-то что за дело?
— Клюевка. Моя бабка, покойница, соседка тебе, Катерина, была. Я внук её, студент. Ты меня вспомнила, Катерина?
— А-а-а, студент?! — лобастый детина вытащил из карманов свои огромные кулаки и учащённо засопел.
Дальше было много шума и возни, но особенное впечатление на прохожих произвёл визг женщины с сумками, визг семнадцатилетней девушки Катьки.
В дверь своей квартиры Столетин звонил долго. Его разбитый нос не дышал, грязь валилась с него ошмётками.
Наконец жена открыла.
— Что, нагулялся?
— Нагулялся.
Не раздеваясь, он протиснулся в кухню. Там, за газовой плитой, ещё было.
Страшный сон
Житель города Симепупинска — Тпрушкин что-то прибивал дома и, как это бывает, проглотил гвоздик. В животе резануло:
— Всё — помираю,- схватившись за живот, определил своё состояние Тпрушкин.
Его жена тут же вызвала «скорую».
«Скорая» приехала. Всю дорогу, держась за живот, Тпрушкин долбил одно и тоже:
— Всё — помираю, помираю я, жёнушка.
Жена как могла успокаивала мужа.
Наконец того привезли в единственную в городе Симепупинске больницу и положили на операционный стол. Да, перед этим ему, конечно, сделали ренген — баба Шура сделала. Елозя пол шваброй она ткнула нечайно другим концом Тпрушкина в живот, стонущего на стуле в предбаннике больницы. На что тот заорал:
— Ты что,старая делаешь?! У меня же в животе гвоздь!
Так был сделан ренген и Тпрушкин оказался на операционном столе.
Лёжа на больничном одре, Тпрушкин повторял одно и тоже:
— Всё — помираю, помираю я — всё.
Из-за боли он не замечал ничего и никого, но вдруг дали сильный свет. От неожиданности Тпрушкин зажмурился. Через некоторое время, открыв глаза, он снова хотел было ныть про своё, но слова застряли у него в горле. Он даже забыл о рези в животе, он пребывал в шоке. А всё потому что увидел операционную больницы во всём её «блеске».
Первое, что бросилось ему в глаза — это рампа, которая горела прямо над ним. Она была без защитных стёкол то есть лампочки торчали в голом виде. Выше, над рампой нависал облупленный потолок, в каких-то разводах непонятного происхождения. Затем Тпрушкин перевёл взгляд на обшарпанные стены, облепленные антисанитарной плесенью. Затем он увидел гнилой умывальник с капающей из ржавого крана водой, и наконец его внимание привлекли инструменты — их раскладывала перед его носом та самая баба Шура.
Итак — инструменты!
Молоток, ножовка по металлу, долото, и наконец двуручная пила «Дружба»- всё это зловеще, «сверкало» ржавчиной. Особого внимания заслуживал молоток, на его ручке было написано красной краской — НАРКОЗ.
— Мама!- пискнул Тпрушкин.
Тут в операционную вошёл изрядно шатающийся мужик в забрызганном кровью халате. Мужик закурил беламорину и с улыбкой извращенца-паталагаонатома склонился над Тпрушкином.
— Ну что, жить будем, али как?- пробасил коновал.
— Будем,- мяукнул Тпрушкин и покраснел, ему сильно захотелось в туалет по-большому.
-Баба Шура!- поняв что к чему, рявкнул изрядно шатающийся мужик. И приказал: — Больному — «утку», мне — спирта.
Через пару минут этот самый (совсем уже изрядно шатающийся ) мужик вышел к жене Тпрушкина.
— Жить будет, — спокойно констатировал факт мужик, обдав её смертельным перегаром. Затем он вынул из нагрудного кармана чуть гнутый гвоздик и, показывая его, добавил:
— Только вот проктолога надобно бы ещё посетить -острый, гад.
Житель города Симепупинска — Тпрушкин проснулся, что говориться, в холодном поту. С состраданием на него смотрела жена:
— Ты всю ночь кричал, дорогой.
— Мне приснился страшный сон; будто я проглотил гвоздь и меня привезли в единственную в нашем городе больницу.
— В твою больницу? Какой ужас! В ней же… она же…а персонал…это же ужас…
— Да-да. Вот дачи с мэром достроим и тогда уж точно и больницу отремонтируем, и с персолналом разберёмся. Дай бог. А у меня действительно побаливает живот, пойду -ка я в туалет.
— А я говорила тебе, не надо было есть острое на ночь — это очень вредно. В конце концов ты сам врач.
— Главврач, милая жёнушка, ГЛАВВРАЧ!- уже из туалета кричал Тпрушкин.
Через пару минут снова раздался его голос:
— Тут у нас полка поехала, на одном гвозде держится! Сейчас второй прибью!
