ЕВГЕНИЙ ЛИНОВ. Пилорама (продолжение)
Часть вторая
На утро Жоре разрешили встать. Пошатывало, тела не чувствовал, ноги жили отдельно, будто по коридору шла одна голова. Мелкие спиральки молний вились в глазах. Пока начищал зубы «Блендаметом», исчезли. Вода ледяная ломила руки. Туалет, на редкость чистый, продувался насквозь. Попытался прикрыть створку: внахлест – прижмешь, отходит. Невольно бросил взгляд во двор, потом вверх: второй этаж, потолки высокие. Чего это он, вдруг, про высоту (на мысли себя поймал). На дверь оглянулся – вроде никого. Поближе к окну подошел – до земли метров пять. Если на руках повиснуть, меньше трех. Внизу газон под снегом. Свинцово-серый сад в окне, просвечивает, как на экране рентгеновского аппарата. Больничные в саду мельтешат: курильщики, старики в колясках, обслуживающий персонал. Вот, бидоны к завтраку повезли на тележке, парок идет. Нет, днем не сбежать. Никак. Там, в коридоре, возле палаты менток приставленный. Надо же, халатность какая, за Жорой в туалет не пошел – брезгливый, сучара. Или доверяет? А, может и во дворе фискала поставили, на всякий случай? Ментов глупее себя не держи. Даже самый безмозглый урядник, все равно ушлый, у них на хитрую жопу, хрен с винтом… Ну, так, на хрен с винтом и жопа с закоулочками…
Бичевский болезненную гримасу сделал, обратно мимо стража своего пошел, прихрамывая. Лейтенант зрачками лениво повел, даже не посмотрел на него, взгляд, словно хуй положил. Но от того не легче. В палате никого. Дед на завтрак ушел. Приятелю позвонить…вот.
–Господин посол,- Жора изменил голос,- вы не могли бы мне витаминчиков подвезти от анемии? Мандаринчиков, например… -Виктор хорошо знал арсенал Жориного стёба. (Вполне возможно, на прослушку поставили).
–Охотно, господин Бичевский,- ответил он,- гуманитарная помощь – наша святая обязанность. Миссия доброй воли.
–Ну, тогда подобрейте, пожалуйста, часам к пяти, в эти часы здесь пускают.
–Как скажете, господин резидент,- весело сказал Виктор.
Вечером приятель привез пакет с мандаринами и яблоками. Посидел минут пятнадцать для порядку. Покалякали о здоровье, поприкалывались, с дедом пару пенсионных тем ужалили, да отъехал. Уходя, сунул Бичевскому новую «симку».
Позже адвокат хорошие вести привез: за пару тысяч гринов мер у пресечения изменили , охран у сняли. СИЗО, вроде, не грозит пока. Но подписку о невыезде оставили.
Как доктор прописал, Бичевский вышел из больницы через пять дней. Пошел пешком. Подышать, прогуляться. Ноги еще ватные, от лежания ослабли. Зашел в книжный, по привычке. Никогда не мог мимо пройти. С детства. Отец все по книжным магазинам любил, с собой таскал. Сейчас, чтиво кругом, хорошие книги изредка появляются. А в детстве от типографской свежей краски – пьянел. Взглядом по стеллажам пробежал: «Зарубежная проза», «Философия», «Психология»… Снова натолкнулся взглядом на Эрика Берна: «Люди, которые играют в игры, и Игры, в которые играют люди»: «…В игре с предметом, зачастую, сам предмет ведет игрока, создавая ситуацию. Мы не замечаем, что становимся исполнителями воли предмета…» Много лет назад, он услышал подобное от тренера по баскетболу…
Из милиции позвонили сразу, чтобы в понедельник к девяти, к следователю. А сегодня пятница, 16-30. Думать надо. Два дня до понедельника. Бичевский Джона Рида читал, за десять дней можно мир потрясти. А за два? Хорошо, что так сло жилось – из больницы бежать не пришлось. Теперь другой план.
«Симка» новая. Виктору позвонил. Телефон долго не отвечал.
–Ты чего к трубе не подходишь?
–На толчке сидел,- сказал Виктор.
–У меня тоже задние мысли. Встретиться надо, сможешь?
– Часа через два, в «Цоколе».
Это название они прицепили подвальчику на Итальянской. Однажды продрогли на питерском ноябрьском Борее. Центр города. Цены ломовые! А тут в цоколе старинного дома напротив театра Комиссаржевской – лабаз питейный, кафе с баром. Народу битко м. Ассортимент – в хорошем пабе не сыщешь, и цены…ностальгия! Вот так, живешь, считаешь себя другом беременных женщин, ответственным за тех, кого приручил, а тут – Terra incognita, свобода, independens!
Жора не терпел опозданий, в шесть двадцать спустился в подвал. Но Виктор уже ждал. -Я заказал,- жестом подтвердил он. Приятели любили свои привычки: по сто пятьдесят «Стандарта», по паре свежайших малосольных бутербродов сто лстым отрезом семги. А в охотку – «тро ечкой» накатить для нирваны.
И графинчик, и бутерброды уже на столе.
–Пива не брал?- спросил Бичевский.
–Давай сначала по делу…
–Мальчики, а я вам пивка налила,- барменша-Марина окликнула, знает, какие у мужиков примочки.
Жора руками развел: пришлось встать, принести.
–Ну, что надумал, господин резидент? – спросил Виктор.
–Не догадываешься?
–Да здесь каждый квёлый мент догадается. Хорошо, что Финский залив уже замерз…
–В том-то и дело, что мы пойдем другим путем.
–Любопытно…
–Любопытство не самая плохая черта для подельника. На твоем «сарае» поедем.
–И куда, если не секрет?- «Аудюха» была на ходу, но старенькая, восемьдесят девятого, из ремонта не вылезала.
–В Белокаменную.
–Надо же, ты счастливчик, мне тоже в понедельник в Москве надо быть. Шеф в командировку посылает. Поездом хотел, но тебе разве откажешь.
–У кого в Москве остановишься? – спросил Бичевский.
–У Ольги.
–Что-то раньше мы не слышали таких имен. Скрываешь? Не рассказываешь.
–А чего рассказывать. Я и сам вспоминаю только, когда в Москву еду. Самое интересное, что и она никогда сама не навязывается. Но принимает всегда очень хорошо. Я с ней в прошлом году в Питере на выставке в манеже познакомился.
–Любительница искусства?
–Она искусствовед, профессионал.
–Где работает?
–Скажу – охуеешь.
– Ладно, не томи?
–В ФСБ. Жора даже остановил ход кружки. –Она эксперт по антиквариату. На Таганке живет. Квартира двухкомнатная. И папа – двухзвездный генерал ФАБСИ…
Виктор посмотрел, какое впечатление это произвело на Бичевского, добавил, — в прошлом году диссертацию защитила.
Бичевский почесал затылок: –Тебя, случайно, не завербовали?
–Вот и я думаю…- улыбнулся Виктор,- пока, вроде, нет, но пробить историю могли. Для них это пустяки.
–Ты ей доверяешь? – Жора спросил не зря.
–Хочешь, чтобы она к твоему делу подключилась,- догадался Виктор,- вот и рассказывай дружочкам про любовь.
–Да, ладно, я уж, как-нибудь, сам со своими делами управлюсь.
–Чего обижаешься. Если не решишь там (он показал куда-то вверх), тогда попрошу Ольгу.
Они поболтали еще немного, допили «Балтику». Потом прошлись по морозцу до «Канала Грибоедова» и спустились в метро. Виктор чуть не проехал «Техноложку», выскочил: — В субботу вечером жду с вещами, — успел крикнуть.
Бичевский вышел на «Парке Победы». Медленно побрел по Бассейной. Позвонил адвокату. Назначил встречу на понедельник, в девять, у следователя. Черт его знает, что у адвоката в башке. Знакомы недавно. Пусть лучше думает, что все в порядке. В ментуре, конечно, не поверят ему, что о побеге не знал. Да и хер с ними – не докажут. И у защитника совесть будет чиста, по крайней мере, для себя самого…
Дома прилег. Пощелкал пультом – ничего интересного. В магазин надо бы – лень. Выспаться. Нервы успокоить. Но тревога не уходила: остаться в Питере, значит, в конце концов, оказаться в СИЗО. Или отстегивать без конца. У прокурорских аргументы не хилые – четыре миллиона У.Е., всё-таки. А у него? По закону это дело арбитражное, без уголовки. Но с ними спорить… Форс-мажор подтвержден. Где здесь закон? В анусе. Кому в жопу лезть охота… Там ты глиста… Червь… Не заметил, как заснул. В субботу встал рано. Принял ванну. Позавтракал. Поехал на Васильевский, на десятую линию, в Латвийское консульство.
–Сколько лет назад вы были в Латвии? – девушка говорила без акцента.
–Пять лет.
–Часто посещали Ригу?
–Много раз. До 91 года я ездил по нескольку раз в году.
– С какой целью едете сейчас?
–У меня в Риге друзья.
– Латыши?
–Да.
–В каком районе Риги проживают?
– В Вецмилгравиес.
Девушка с удивлением посмотрела на Бичевского. Взяла его документы. Вышла в соседнюю комнату.
–В шестнадцать часов подойдете к окошку, получите визу,-сказала она вернувшись. Да, одну минуточку, заплатите 109 лат, ой, извините, 22 доллара,- исправилась она.
Бичевский вышел из консульства. Морозно, пасмурно, неприятный сквозной ветер. До получения визы – два с половиной часа. Ни туда – ни сюда. Зашел в кафе «Дым коромыслом». Название оправдывает. Народ курит, лиц не разобрать. Оставаться раздумал: прокуренные помещения не переносил. Сколько он не курит уже? Дай Бог памяти… с восемьдесят восьмого. Тогда, помнится, плохо себя почувствовал во время игры в баскетбол. На пятом курсе в университете – играли с ЛЭТИ… с тех пор, ни разу и не курил. Не верит никто… Почему? Неужели так трудно? Он легко бросил. Вообще все легко бросал… города, увлечения, женщин… На тех, кто бросал его, тоже не обижался. «Кто прошел, тот обязательно должен был пройти….» — Лао Цзы вспомнил. Все как-то не существенно, не задевало до глубины. Может быть, сейчас старше стал, – больней отдавать то, что прикипело…
В консульство через два часа. К Ленке зайти? Не отвечает, трубку не берет, шалава. Для кого-то и он прошел – навсегда. Все идут к своему одиночеству через собственное отторжение. Полковнику тоже никто не писал, а он даже не полковник. И не капитан. Но все-равно, подтянись, Бичевский. Еще не тонул, ни разу. Одному выплывать легче – отвечаешь только за себя. Так честней. Враньё самому себе – предательством никогда не станет …
Жора не заметил, как дошел до гостиницы «Прибалтийская». Теперь быстрым шагом назад. Опоздать нельзя. Консульство в шестнадцать тридцать закроют. Суббота…
Он вернулся домой около пяти. Виктор ждет… Одежду, упаковал. Документы. Необходимые вещи – в пакеты. Вроде бы барахло, а как не крути, два чемодана. Заказал такси. В пять темнеет. Глаза не мозолить с чемоданами. Повезло: никого ни в подъезде, ни во дворе не встретил. По субботнему Питеру дорога свободная. Долетели легко. Виктор выскочил, помог чемоданы поднять.
– Жрать хочешь? – Виктор подогревал жаркое. — Наташка вчера приходила, наготовила на несколько дней, а мне уезжать. Давай, помогай.
–Да я, вроде, не голоден.
–Ешь, все равно выбрасывать, – Виктор хмыкнул, вывалил жаркое в глубокие тарелки:
–Надо поесть и лечь. В четыре вставать. Пораньше по чистой трассе притопим, пока машин нет. Убирать не буду: на дорогу – плохая примета. Приеду – уберу. Выспаться надо,-он лег.
–Я не привык так рано, посижу, почитаю,- Жора пробежал глазами корешки книг на полках. Выбрал тонкую, в мягком глянцевом переплете – Гастон Башляр «Вода и грёзы». Французская философия ХХ века. Искушение стихиями… «…по словам Ж.. Клансье, «Башляр обнаружил, что воображение более, чем воля, более, чем жизненный порыв оказывается самой силой психического производства. … Великолепные события случаются с нами задолго до того, как их воспринимает душа…»
–Интересно, что происходит со мной? — Бичевский глянул на приятеля, — вот, счастливчик, у него всё великолепно, и никаких событий. Спит, как сурок. Мысли путались, смысл предложений постоянно переплетался с дурацкими рассуждениями, клонило ко сну… Заорал будильник.
– Вставай, Жора, нас ждут великие дела, — толкнул Виктор и нырнул в ванную.
Жора не выспался. Зябко. Мороз за окном, стекла заиндевели. Нехотя умылся.
– Сейчас горяченького на дорогу, с бутербродами,- Виктор утопил кнопку на чайнике, — надо на трассу выскочить, пока никого. Дорога скользкая, мало ли что. «Аудюха» завелась сразу. Чемоданы в багажник не поместились, пришлось один сзади урепить, за сиденьем водителя.
–Даже удобно, а то водительское сиденье сломано, отъезжает, теперь будет держаться,- сказал Виктор. Через час они выехали на московскую трассу.
–Хорошо идем,- Жора посмотрел на спидометр,- сто двадцать. –Да он больше и не показывает… и меньше тоже. –Исправить нельзя?
–Зачем? В городе больше восьмидесяти не пойдешь, а на трассе по интуиции. Примерно, столько и бежим. Она больше ста тридцати вообще не выжимает, дряхлая. –Менять пора. –Пора, но в кармане дыра… Я бы такую же взял, только поновей.
–А новая сколько стоит?
–Сейчас новых «восьмидесяток» уже нет, немцы другую серию делают – А-4. –А такая сколько?
–Тонн тридцать, может, чуть больше. От начинки зависит. А-4 – мечта…
–Если будешь себя хорошо вести, я тебе денег дам. – Брось, Жора, откуда у тебя.
–Это моя забота. Ты деньги для адвоката получал из Нью-Йорка? Ну, вот, также и на машину получишь. Виктор тормознул. Прижался к обочине: — Значит, менты насчет четырех миллионов не зря…?
–Все тебе надо знать. Насчет четырех – зря. Но аванс я получить успел, и деньги там не малые… На твою машину хватит. Мне все равно здесь не жить… пока…
–Жор, я же отдать не смогу…
–А у тебя никто и не просит. Эти деньги все равно дармовые, мне столько не нужно.
–Ни хера себе, дармовые, тебя же посадить могут.
–Уже не успеют. Поехали,- Бичевский подтолкнул друга, -чего стоим? Они снова набрали скорость.
–Ты, Бич, всегда был не от мира сего…
–Что я слышу, родные кликухи детства! Я и забыл уже. Но ты прав, теперь я снова «Бич». За Торжком они припарковались у мотеля.
–Обед,- сказал Виктор. -Горячего поедим или в сухомятку? У нас с собой жратвы много.
–Лучше горячего, я бы и соточку накатил, а то настроение анусоидное.
Кафе было новое, только отстроенное: пахло тесом, кухня сверкала нержавейкой, на раздаче сновали повара в накрахмаленных кипенных колпаках. Столики под скатертями, розовые салфетки.
–Мы спиртным не торгуем,- сказала дородная кассирша,-кому невтерпеж, тот рядом в вагончике тарится. Жора оставил Виктора на раздаче, нырнул в лабаз: -Четвертную, которая повкусней.
–Возьмите «Пятизвездную», она чистая,- подала чмырик продавщица.
Виктор уже рассчитывался: — Борщ неси, я остальное возьму,- сказал он. –Сок не забудь, только яблочный не бери.
Они присели за столик. Украинский борщ со сметаной, красный, горячий, заносил свежекапустный запах. Жора выпил. Пошло тепло, оторвалась, воспарила душа. Под паровую свининку чекушка ушла в два разлива. Непонятно откуда, мелодия влезла в башку: «…зав — тра бу — дет лучше, чем вчера. Лучше, чем вчера, лучше, чем вчера, зав – тра бу…» — твою мать, совдеповские хиты. «Пятизвездная» память колышет.
Символы неизбывны… «Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спаленная пожаром…».
Отъехали. Жора попытался отодвинуть кресло назад, ноги вытянуть.
–Смотри, кресло завалишь. Я своё также сломал.
–Да, здесь ноги не вытянешь.- Жора свернулся, примостился бочком,- Я посплю. Виктор утопил акселератор. Пару раз, поворачиваясь с боку на бок, Бичевский засекал пролетающие декорации зимних весей. Но снова проваливался в сон. Даже не почувствовал, как перед въездом на МКАД их тормознули ГИБДДэшники.
Виктор вышел, поднялся в диспетчерскую. Пробили насчет угона: номера не местные, питерские. Жора очнулся от голоса Джо Дассена.
–Вставай, Бич. Таганка, все ночи полные огня…Таганка, навек сгубила ты меня…
–Какая Таганка, Вить, у меня поезд на Ригу.
–Я на минуту, только скажу, что приехал.
Виктора не было десять минут. Жора извелся.
–Вы там случайно не случались?- подначил он Виктора.
–Ее дома нет. Я на горшке сидел, приспичило.
–У тебя даже ключи есть? Ууу, как все закручено.
–Нет ключей. Я у Кириллыча был. Ольгин сосед.
Восемьдесят шесть лет деду. Она опекунство над ним взяла. А он ей – квартиру по смерти… Вообще, я с ней переговорил, если билет не достанешь, у нас переночуешь.
–У кого, у кого? — Жора рассмеялся, — У нас?
–Чё ты все время лыбишься…
–Не собираетесь ли вы стать отцом?- спросил Жора.
–Вопрос, конечно, актуальный. Но нет. Пока нет. В общем, так: Ольга будет поздно, у нее биенале. Сказала, чтобы у Кириллыча ждал. Мне время, все равно, девать некуда: пока тебя на вокзал отвезу, пока обратно приеду, у деда перекантуюсь, она, как раз, и вернется.
Виктор неплохо ориентировался в Москве. Воскресенье. Пробок не было. Минут через тридцать выехали по Николаевскому тупику к Рижской площади. –С тобой пойду,- сказал Виктор, — помогу чемоданы докатить. Жорины чемоданы на колесиках докатили до касс. Очередь небольшая, простояли минут пятнадцать. Ближайший поезд на Ригу отправлялся через тридцать пять минут… У четвертого вагона СВ – малолюдно. Проводница, латышка, приняла билеты. Поднялись в вагон. Четвертое купе. Никого. На столике белоснежная скатерть. Стопкой на диванчике новое льняное белье. Стаканчики в мельхиоре. Боржоми. Включили мягкий свет. Закинули чемоданы наверх.
– Красота! Могут же, вражьи души!- Виктор иронизировал.
– Здесь всегда так. Даже при советах было приятно. Отличались они от наших. Я в Ригу любил ездить. Душа успокаивалась,- Бичевский откупорил Боржоми. – Сейчас в Ригу мало пассажиров. А раньше билетов было не достать. Наверно, один поеду.
–Время еще есть, подсядет кто-нибудь. Объявили отправление. Жора проводил Виктора до тамбура. Обнялись.
–Ты звони, если что, поможем, я Ольгу попрошу,- он спрыгнул.
Поезд толкнулся вперед, застыл на мгновенье и начал плавно вытягиваться вдоль перрона. По окнам торопливыми скользкими поцелуями зачмокали фонарные блики. Через несколько минут, на полной скорости, состав расплескал черную гуашь ночи…
Бичевский повертел АиФ, купленный на вокзале: несколько статей об уходе президента Ельцина. Первый Президент, первый, кто ушел сам. На последней странице анекдоты от недели: «Представляем Вам новый майонез «Сюрприз». Срок годности указан на дне банки»… «Один китаец – одно дерево!» под таким лозунгом прошел в Китае праздник посадки деревьев. Сразу после праздника 10 миллионов китайцев заблудились в лесу»…
Жора включил прикроватный светильник. Закрыл купе, разделся и лег. Он старался уснуть под мерное покачивание, но долго ворочался, прежде чем постукивание колес исчезло…
Ранняя Рига встретила переголоском носильщиков. На привокзальной площади ухоженные такси, крупные парни. Частный извоз.
–В гостиницу «Рига» отвезете?- Бичевский подошел к старому Мерседесу.
–Вы с Московского? – спросил водитель. Жора кивнул.
–Не густо пассажиров. Россия заработки не дает,- незаметный акцент, теперь молодые по-русски говорят хуже.
Лет пятнадцать назад многих рижан было не отличить. Даже пять лет. Не знающих латышский не уважали, но были учтивы всегда. Водитель сделал несколько попыток заговорить, но Бичевский то ли не выспался, то ли залюбовался городом, разговора не получилось. Чувствовалось, парень не доволен, но, все равно, раскланялся любезно.
Гостиница «Рига» – туманность воспоминаний. Сколько раз он останавливался здесь. Не изменилось ничего. Просторная комната, высокие окна, портьеры из плотной тяжелой ткани. Темная мебель из массива. Лишнего нет. Третий этаж. Готические крыши с прикопченными трубами. Черные в крупных морщинах стволы деревьев. Ниже этажом буфет — тихое обаяние. Русской речи уже не слышно. Японцы, немцы, америкосы. Жора любил рижское ретро. Напоминание немецкого периода в Дрездене. Из жизни отца. Фотографическая память удивительна своей любовью к необратимому. Он обожал эту неяркую красоту, эту томно-золотистую музыку узких улиц. В Петербурге – неповторимая красота великолепия! К ней поднимаешься, как по ампирной лестнице Эрмитажа в бесконечную симфонию, добиваясь своего места рядом с его Величеством. А в Риге воздушная месса органа. Забирает сама…
Девять двадцать пять. Спустился в буфет, хороший кофе. Чашечку. Теплая зима, плюсовая. К Домскому собору по брусчатке. Средневековое анданте. Девушки высокие, стройные. Спешат мимо: мелькающая полоска животика над пояском. В этой сексуальной узкой полоске особенность времени…
Башенка в стене – с табличкой «1687 год». В легкой куртке Жора продрог. Вернулся в номер. Десять тридцать. Позвонил Зине.
–Ты чего в гостинице делаешь, с ума сошел? – наехала,-давай ко мне.
-Приеду, потом будем решать,- защемило внутри. Вышел. На бульваре Аспазияс тормознул такси: -Вецмилгравиес.
В Риге трафика нет. Повернули на Кришьяна Барона и дальше до Стабу иела.
Вот, железнодорожную ветку перескочили, в Межапарковую зону въехали. Знакомо все, пять лет, а здесь как-будто вчера был. Ухоженные особнячки. Дом Зины. Трехэтажный. Ворота на новых столбах. Или такие были? Машину отпустил. Вышел метров за тридцать. Вспомнил: когда в первый раз к ней приехал, был шокирован. Двор большой, два дома, три иномарки. Для конца восьмидесятых даже здесь редкость. А в России такого и в мыслях не было. Спросил тогда ее, не боится ли, завистники не стучат? Сказала, что здесь не принято.
С Зинаидой Жору познакомил его школьный друг Салик Мельцер. После школы он в Рижский Авиационный по ступил, женился на рижанке и здесь остался. В один из приездов Бичевского в Ригу в кабаре «Юрис Перла» встретили Зину. Она уже цех швейный держала. Красавица-полулатышка. Шарм какой-то необыкновенный в ней был. Сила властная. Сто двадцать девчонок у нее в три смены куртки тачали : кожа, финская плащевка, материал с люриксом – страшный дефицит. День и ночь со всего Союза фуры за куртками. При Горбачеве, когда «белые» кооперативы пошли, всех конкурентов-мужиков подмяла, но при деле оставила. Огромные парни. Жора видел, как перед ней, хрупкой, лебезили. За это их сама терпеть не могла. Но деньги по-честному – на троих делила. У каждого по дому, по две иномарки, в золотых цепях, расфуфыренные. Жора среди них – сирота. А с Зинаидой задружил. Затаенная какая-то нежность между ними возникла. Бывало, наедине больше, чем на людях, а до близости не дошло. Видно, Божья воля слабее их собственной…
Зина замужем была. Двое детей: мальчик и девочка. Дети всегда с ней. Отец, словно чужой. Жора, поначалу, думал, что не от мужа, не от Николая родила. Ан – нет, от него – сама сказала. А она не врала никогда и от других не терпела. Николай, бывало, все на катере с утра, на за ливе. Вечером дома не слыхать-не видать. Жора не влезал, не спрашивал. Может, ждала, что спросит – не дождалась. Но глаза ее один раз очень близки были…
Увернулся тогда Бичевский, сбежал. Когда потом к Зине в гости свою невесту привез , в первый раз слезы увидел. Не выдала, убрала слезы. Невесту Жорину приняла, как родную. Еле подарки увезли в Питер. Потом, когда развелся с женой, та сказала, что знала о его связи с Зиной. Дуры бабы… Хорошо, что не все.
Бичевский потоптался с минуту у ворот, толкнул калитку – забыл про собак. Но тихо: видимо, в вольер загнала. На ступеньки поднялся. Дверь открыта. –Зинка! – обняла, прижалась всем телом, не отпускает. Руки с плеч медленно сняла:
–Жорка! Не знаешь, радость какая. Проходи, не снимай, у нас не убрано… В комнату прошли. Присели к столу. Под золотистым абажуром – она еще красивей, светится вся. Не увядает. Оторвала взгляд, засуетилась: — Я сейчас.
На кухню – в залу, туда-сюда, все для гостя: виски, хамон, настоящие латвийские шпроты. Петрушка-укроп, маслины, язычок с хреном, куда столько?
–Да присядь, ты, Зин. Дай посмотреть…
–Выпьем, давай, за…- а глаза Жору едят,- за союз!
–Ты про какой?- Жора придавил губу.
–Дурак! Про наш… — снова налила, — ты ешь. Сейчас в гостиницу съездим, вещи твои заберем.
–А дети где? – Жора посмотрел на фотографии, стоящие на серванте.
–Владик в Лос-Анжелесе, женился. А Зоя в Чехии. Помнишь Зойку мою маленькую? Двойняшек родила – мальчика и девочку,- она приложила к глазам ладонь.
–Как Николай? – Жора почувствовал, что спросил лишнее.
Вздохнула глубоко: — Николай пропал. Два года назад его видели в Майори с пьяной бабой. Я ездила, не нашла. И больше никто не видел. Мы развелись, четыре года уже.
–Выпей еще, я не буду, мне за руль,- она принесла себе кофе.
– Помню, ты кофе не любил, или теперь пьёшь?
–Нет, я постоянен.
–Это плохо…- она подошла совсем близко,- значит, со мной тоже…
–Зин, ты же знаешь…
–А ты? Никогда не хотел знать…Сам виноват… Ладно, я быстро , только перео денусь,- она встрепенулась, поднялась на второй этаж.
Бичевский махнул рюмку, оделся, вышел во двор. Морозец, титановое солнце над заливом. Подошел к вольеру. Огромный «кавказец» заметался, заскулил, попытался мордой в сетку пролезть. Раньше их было двое. Вышла Зина (быстра, как всегда) в норковом полушубке, в ботфортах на низких каблуках, удобно машину водить.
–А вторая где?-Жора про собаку.
–Умерла летом, в одну ночь. А Чаграй – жив, седьмой год,-она подняла крышку багажника, достала щетку. «Лексус» в инее. Смахнула снежок: — Садись.Включила зажигание, печка погнала тепло.
–Если хочешь, кнопку нажми для обогрева кресла … Хотя, мужское хозяйство в холоде лучше держать.
–А ты откуда знаешь?
–Всю жизнь с мужиками… только, вот, толку нет.
Выехали из ворот. Жора пошел, закрыл. «Лексус» мягко взлетел по узкой полосе асфальта. Прижало к сиденьям – 280 лошадей, сумасшедшая силища.
Классно вела. Бичевский любовался. Вспомнил дурацкую поговорку юности: если воровать, так миллион, если ебать – так королеву. В юности все максималисты. Миллион уже, можно сказать, украл… Что теперь остается? Циник. Даже нежные чувства к женщине в его голове превращаются в … Он не нашел нужного слова. Всю жизнь ему – фарт, столько возможностей было… Кто же его ведет? Куда?
Интеллигентный мальчик, Бичевский рано поимел интерес к женщине. Школьная Валюшка Краснова не в счет. Те игры писюлечные. Переизбыток гоголя-моголя, куриных потрошков, которые бабушка каждое утро доставала на рынке. Белое мясо – погонщик сперматозоидов. А в пятнадцать — уже сперматозоиды сами погоняют. Девочек вокруг всегда было больше: что в школе, что на танцах, что в студенчестве. Женщины – стратеги с малых ногтей, у них врожденный прицел – дальний. А мужики тактике обучаются – у них же. Не тактичности, тактичность губит. Женщины вне семьи любят уверенных, сексуальных, дерзких. Редкая
женщина не допустит до середины бедра. Но и занудливые мужики тоже своего добиваются, потому как зануде легче дать, чем отказать. А Жора был юморным, легким, женщинами окружен. Но они серьезно к нему не относились. Сети, которые он расставлял, больше на гамак были похожи: укачивает хорошо, но долго не пролежишь. Одним словом, дежурный жених. Вроде бы все при нем: и умен, и спортивен, и образован, но не понятен, слишком. А женщины ищут понятных. Загадочные мужчины заставляют задумываться. Не женское это дело.
Странная штука, но умные бабы часто попадались. Он и сам их искал. С ними ему было хорошо. Лучше, чем с мужиками. Может быть, потому, что умная баба мужчине достоинства добавляет? А если и не дурна к тому же… И в этом везло. По пальцам не пересчитать. Чья заслуга? Похоже, что Божья… Заметил, чем старше сам, тем женщины красивее и моложе. Новое время более открытое, раскрепощенное во плоти. Кривоногих меньше и низкозадых. Избаловался глаз, обнаглел. Дурак тот сексолог, который задается вопросом, что может объединять пятидесятилетнего с двадцатилетней. А что объединяет с восходом, с океаном, с весной? Либидо глубоких речей не требует. В двадцатилетней – архетипные ощущения генетически проступают. Плюс – новые, неведомые, непохожие на то, что сам пережил за свои пятьдесят. Пусть это недолго длится, зато не по-шакальи…
Жора не заметил, как припарковались. Зина сама подошла к портье. Переговорила по-латышски, сунула незаметно. Чемоданы забрали. До машины – швейцар помог донести. Бросили на заднее сиденье. Багажник забит разным барахлом.
–Чего в багажнике всякую ерунду возишь ?- спросил, когда отъехали.
–Мужика нет, разобрать некому …
Жора хмыкнул: — Так и будешь меня давить?
–Лучше бы ты меня…
Посмотрел на нее, промолчал. А что… вот, к себе везет… Не устоит он. Кто знает, насколько уезжает. Может, не увидится больше никогда…
Она оторвала его от раздумий: -Сейчас к одному человеку заедем,- сказала,- Я думаю, без него тебе не стоит свои проблемы решать. Он в Америке уже пятнадцать лет. Владьке моему очень помог.
Они проскочили поворот к ее особняку. Бичевский обратил внимание на рядом стоящий игрушечный домик из
вишневого керамического кирпича.
-Говорят, этот дом Пикуль построил для дочери. Еще в восьмидесятых. Знаменитый писатель был, — она снизила скорость, чтобы Жора рассмотрел. Бичевский вспомнил авантюрные романы о доблестях, о подвигах, о славе, которые по тем временам стоили баснословных денег на черном рынке. О Пикуле ходили легенды. Рассказывали, что жена (в те годы секретарь ЦК Комсомола Латвии) запирала его дома на ключ, чтобы он писал. Пил он сильно.
Это о СЛАВЕ… Кто Пикуля знает сейчас? Но он же знает…
Джип остановился возле красивого кирпичного забора. Тесовые ворота с коваными накладками. Навес от дождя. Зина нажала кнопку звонка. Залаяли псы.
–Зинуля! Проходите, дорогие…- Высокий смуглый мужчина обнажил красивые ядреные зубы.
–Знакомься, Малик, это Георгий,- представила Зина. Малик по-восточному протянул обе руки, сделав небольшой поклон, мягко пожал руку Бичевскому: –Проходите в дом.
Жора заметил, что двор забетонирован. На цепи два красавца «азиата». Толстый узорчатый половик при входе, много обуви. Разулись. Так принято.
–Не сюда, здесь сауна с бассейном, нам в бельэтаж,- Малик показал на резную лестницу. Провел гостей в просторную комнату с восточными пестрыми диванами и множеством ярких подушек. Деревянные полы, покрытые лаком, отдавали приятную прохладу ногам. Изящные напольные вазы с неизвестными растениями стояли вокруг фонтана, изливающегося небесным свечением. Вместо окон витражи с национальными узорами. Бичевский не ожидал увидеть в Риге такую экзотику.
–Присаживайтесь, сейчас будем барашка есть, — Малик снова заулыбался и вышел в узкую дверь, инкрустированную янтарем. Все было искусно подобрано, поражало стилизованной азиатской роскошью. Он вернулся с молодой красивой женщиной: — Моя жена – Будыш. Знаешь, как по-русски,- обратился он к Жоре, – верблюжонок.
— А где Айлынбай,- спросил он жену. –Айлынбай,- он позвал сам, и с третьего этажа спустился кучерявый пацанчик лет семи,- мой сын – мужчина!- гордо произнес он. – Или ты зайчик?!-Малик засмеялся, погладил мальчика по голове,– ну, ладно-ладно, не зайчик, Айлын.
–Будыш, мясо где? Коньяк? Виски? Фрукты? Жена проворно исчезла из комнаты. Сынок, почитай гостям стихи, из Шекспира… Ну, сынок…
–Я из Корнеля прочту,- Айлын картинно воздел руку: «Когда нечаянно на покрывале ночи Созвездья новые свои откроют очи, то смертный мир, увидев их сиянье, поймет, что этот свет достоин почитанья». Малик светился любовью: – Ну, как? Бичевский и Зина захлопали.
–Не надо. Это чужие стихи,- неожиданно сказал мальчик,- но я тоже буду поэтом… Малик прижал сына, поцеловал в густую черную шевелюру: –В Америке учится, в Хаммеровском гуманитарном центре, уже второй год.
• – Couldn`t help saying (обязательно нужно сказать),- Айлынбай покачал головой,- я пойду, па? –Иди, сынок.
–Новый Ибн Сина растет,- улыбнулся Малик. А что? Я узбек – стал латышом, он будет человеком мира. –Малик вместе с Мельцером Авиационный заканчивал,-сказала Зина.
–Георгий, ты знаешь Соломона?- спросил Малик.
–С детства, в одном дворе выросли, в один класс ходили.
– Так, мы почти родственники,- Малик расхохотался,- с Саликом мы бааальшие друзья,- Малик почему-то запнулся, поднес к губам кулак, поцеловал.– Он очень помогал мне на первых курсах, мне было тяжело … и с начерталкой, и с аэродинамикой, и с латышским. Он отличник был, а я потом подтянулся… Только, как видишь, аэродинамика для другого полета пригодилась. Бизнес сегодня больше высоты дает…
– А вот и барашек,- Будыш вкатила столик на колесиках. Большой серебряный поднос парил. – Угощайтесь, я сейчас,-она исчезла за дверью.
–Мы по делу, Малик,- сказала Зина.
– Ты только по делу приезжаешь, а я люблю гостей.
–Придется совмещать. У Георгия сложное дело в Штатах. Если сможешь помочь, я буду очень признательна. Он сам расскажет. Зина отпила Айрана.
Бичевский рассказал: – Для меня самого все загадочно и скоропостижно,- закончил Жора,- такого поворота никто предусмотреть не мог.
–Они не могут сменить фамилию? – спросил Малик.
– В принципе, могут, но… Лернер вряд ли, его хорошо знают в Штатах, по крайней мере, в Лос-Анжелесе. А Ксения, пожалуй… я об этом не подумал.
–У тебя остались реквизиты компании, куда ты переводил деньги за товар?
–Конечно.
–Фирма уже могла исчезнуть, но…- он макнул сочный кусок баранины в соус и хрумкнул пучком кинзы,- у меня в Маниле друг Куонг Ки, китаец. С большими возможностями в таких делах. Если они имен не изменили, то найдем быстро. Мне кажется, что у тебя в России дела похуже…-он посмотрел на Бичевского,- я знаком с российской презумпцией: если тебя назвали верблюдом, то, чтобы доказать, что ты не верблюд,
через игольное ушко надо пролезть. Только на это ушко решетка приварена… Он сделал маленький глоток коньяка и спросил: –Когда надо вылетать?
–Ты настоящий друг, Малик,- сказала Зина.
–Настоящие друзья – как правило, процесс двухсторонний, и ты это правило подтверждаешь,- он улыбнулся и поднял рюмку с коньяком,- за тебя, Зина.
Бичевский и Зина возвратились домой.
–Чаграя спущу, ты заходи в дом,- она направилась к вольеру.
Бичевский прошел в столовую, присел на диван. Он уже смирился с мыслью, что Зина победила. Но, вот, что удивляло: не было никакого ощущения, что она своей заботой создает для него безвыходное положение, когда отказать – значит, разрушить, уничтожить все, что так неприкосновенно и трогательно. Он сам хотел этой близости, и это долгое желание превратилось, минуя телесное, в напряжение чувств, в любовь к ее образу. Он не раз задавался вопросом, кто она ему? И боялся, что если случится близость, не станет ли она разочарованием для обоих. Отложенная любовь…на долгие годы… безумна.
– Жора, хочу предупредить тебя, Малик не совсем простой человек. У него большие деньги, об их происхождении не знает никто. Мельцер говорил, что он из знатного рода. Якобы, его дядя – Шараф Рашидов, бывший секретарь ЦК КПСС Узбекистана, а отец крупный чиновник Госснаба, замешанный в «хлопковом деле» восьмидесятых. Малик до сих пор очень влиятельный человек в Узбекистане. Но в Риге с 73 года. В 88 году получил американское гражданство… Как, тоже не знает никто.
–Но ты ему доверяешь?
–Абсолютно. Он человек слова. Его дела меня не интересуют.
–Почему он помогал тебе?
–Никогда не могла понять его интереса, он ничего не требовал взамен. Но, когда у меня были проблемы с
финорганами, всегда выручал. Однажды я заняла у него очень крупную сумму денег, он даже не поинтересовался для чего.
Просто дал и всё.
–Ты не пыталась спросить его, почему?
–Он сказал, что это завещание Соломона…
–Что значит завещание? Салик…
–Да, Соломона убили в 97-м в Узбекистане.
–В Узбекистане?- Жора вскрикнул от удивления,- причем здесь Узбекистан?
–Соломон ездил туда по просьбе Малика. Больше я ничего не знаю. Малик никогда не говорит на эту тему. Он чувствует себя очень виноватым…
–А семья? Где семья Соломона?
–Малик перевез их в Лос-Анжелес, купил дом, заботится.
–Как же так, почему никто не сообщил?
–Куда? Ты когда-нибудь оставлял адрес?
Бичевский опустил глаза.
Минотавр по-прежнему жил в лабиринте…