ОЛЕГ ПРЯНИЧНИКОВ. Два рассказа.
Весёлая же… же…
Человек с фамилией,- приятной для огородников и садоводов,- Секаторов нервно курил и созерцал зашторенное наглухо ледяными узорами окно, за которым выла вьюга. Мыслишки лезли в его полулысую-полупьяную голову хмурые. Секаторов был зол на весь мир, жена ушла, забрав детей, на работе его не ценили — его, знатного прораба.
Наконец он выщелкнул двумя пальцами «бычок» на улицу, захлопнул форточку и сел за стол. Налил. Раздался звонок в дверь.
» Кто бы не был — убью!» — решил Секаторов, с шумом покидая кухню.
Он открыл дверь, на пороге стояла весёлая молодая женщина, вся в белом, курила. Странно, но Секаторов узнал некогда его «бычок».
— Ты кто?- спросил он без выражения.
— Вьюга, блин,- ответила женщина и сплюнула «бычок» на пол квартиры Секаторова.
Тот внимательно посмотрел на «бычок», дымящийся на полу его прихожей, закатал рукава по локоть и как-то печально-радостно возвестил:
— Ну вот, женщина, и смерть твоя пришла!
— Ага, точно, смерть пришла,- весёлая невозмутимость весёлой женщины поражала,- да только не моя а твоя, дурень!- Блин, смерть я, Секатор!- выпалила женщина.- Вот, по твою душу пришла, горемыка.- И хохотнула. Словно из преисподней.
Что-то произошло с Секаторовым: он опустил руки, они повисли плетьми, потухли его глаза, он мгновенно постарел.
— Проходи.
— И пройду.
Они сели на кухне за стол, молча выпили. Затем по второй.
— А ты ничего, хотя и смерть,- вдруг сказал Секаторов.- А где коса?
— А это что?- весёлая женщина перекинула из-за спины на красивую грудь, обозначенную обтягивающим белым платьем, толстую белую косу с белым, весёлым бантиком на конце.
— Ты чё, меня ею?
— Могу и ею.
— Значит добить меня решила судьба,- закручинился Секаторов.- Впрочем, я не удивлён.
Они выпили по третьей.
— Женщину бы напоследок,- вперился Секаторов в грудь весёлой женщины,- а потом можно и туда.- Он закатил зрачки к потолку.- Только покрасивее бы как-то умереть. Это ты можешь?
— Я многое что могу,- сказала весёлая женщина и улыбнулась своей обворожительной, белозубой улыбкой.
Вьюга ночью прекратилась и утро выдалось хотя и морозное, но солнечное, тихое.
Секаторов соскочил с кровати, нужно было собираться на работу.
» Приснится же,- похмельно подумал он.» Он взглянул на вторую половину кровати, понял — не приснилось.
Под китайским пледом, на бочку, поджав ножки, лежала красивая, беловолосая женщина. Она спала, по-детски чмокая губами.
«Такая не может убить,- расцвёл Секаторов.» Он стал одеваться, она услышала это и проснулась.
— Ты на работу?
— Туда. Кстати…
— Я тоже туда… чуть попозже…- И она снова запричмокивала.
«Кстати, как звать-то тебя?»…
Он свалился с поддона и полетел вниз. Он — это кирпич.
Он летел, сверкая на солнце острыми гранями, а сквозные дыры его, пропуская через себя морозные струи воздуха, создавали ему вращательные движения — небольшие, плавные. Так он летел, плавно вращаясь, летел как бог. Правда он был тяжёл и без крыльев, но он летел. Летел правда строго вниз, а что поделать, закон притяжения — он и на стройке закон притяжения. Но вот полёт его ускорился. Внимание! Он стал чаще вращаться! Появился угрожающий свист! Долбаный закон притяжения!!!
Кирпич плюхнулся на утоптапный снег в метре от Секаторова. Побледнев, тот задрал голову. Из кабины крана высунулась другая голова — женская, с белой косой.
— Секатор! Уйди из-под стрелы, блин!- прокричала голова.
Секаторов узнал женскую белобрысую голову и на его лице появилось подобие улыбки.
— П-прораб, ты чё т-технику безопасности нарушаешь?- подлетел к Секаторову заика-бригадир, Семёныч.- Мы же кирпич наверх подаём.
— Как зовут её, Семёныч,- не опуская головы спросил прораб.
— Ты чё, п-прораб. Это же Галюха, крановщица наша. Уже неделю как работает. Ты-ты… ты же её сам на работу принимал, забыл? Весёлая же…же…
— Галя значит. Да-уж, весёлая. А жизнь-то налаживается, Семёныч.
— Чё?
— Я говорю: тебе с похмелья?
— Ну.
— Пошли ко мне в вагончик — опохмелю.
Спиридон и Родион
Несколько месяцев назад от Спиридона ушла жена, к другому.
Слава богу не нажили детей и денег, так что делить было некого и нечего, но была любовь, по крайней мере с его стороны, поэтому Спиридон загоревал, на несколько месяцев впал в депрессию, запил. Кстати, на этой почве он и познакомился с Родионом — непонятного возраста парнем, придурковатым малым, безумно честным и безумно одиноким. Родион прилепился к нему словно скотч, репей, клей «Момент». Кого он видел в Спиридоне? Что он себе напридумывал? Придурок — одним словом.
Итак: несколько месяцев Спиридон находился в депрессии, пил, но вот туман рассеялся и, как говорится, наш герой возродился из пепла. Он выкинул из головы, а заодно и из своей квартиры всех Родионов, устроился на работу — обратно на родной молокозавод снова тем же водителем погрузчика, стал подумывать о своём будущем.
Несколько месяцев Спиридон не знал по-нормальному женщин, он либо ничего не помнил, либо ничего не было вообще, да и не очень-то он хотел и мог заниматься любовью с женщиной без ни то что любви, но хотя бы симпатии к ней. Обретя вкус к жизни, он надеялся встретить ЕЁ, и вот, кажется, встретил — упаковщицу мадам Валентину. Разведёнка, без детей, смазливая, высокая, в голосе.
Это должно было случиться сегодня вечером. Закончилась смена, Спиридон ждал автобус в большой компании таких же как он работяг. Несмотря на конец августа и приближающийся вечер было жарко. Вдруг чей-то зыбкий голос прокричал его имя, потом ещё раз, Спиридон нехотя оглянулся. Раскрыв объятья, к нему проталкивался до боли знакомый человек, в недавнем прошлом бессменный собутыльник по имени Родион.
— Ну, ладно, обниматься не будем,- неласково встретил Родиона Спиридон.
— Ладно, не будем. Но руки-то друг другу пожмём!
Худые пальцы Родиона до хруста сжала клешня Спиридона. Родион почему-то был трезв.
— А я вижу — стоишь,- дуя на пальчики, затараторил тот.- Дай, думаю, подойду. А я ведь тебе должен. Помнишь, занимал у тебя сотню до десятого? Сегодня десятое.
— Только месяц другой.
— А ты всё такой же — ворчунчик. Сейчас…- Родион сунул руки в карманы джинсов, достал руки из карманов джинсов.- Сейчас,- он лихорадочно обшарил карманы видавшей виды джинсовой куртки. Родион покраснел до мочек ушей.
— Потом отдашь,- отмахнулся Спиридон.
— Как же так, с утра положил, приготовил так сказать.
— Да забудь ты, прощаю.- Спиридон рванулся к подошедшему автобусу.
Дорогой он не думал о Родионе, он думал о том, что как только доберётся до дома, сразу сварганит какой-никакой салатик, достанет из холодильника бутылку сухого, разогреет курицу . Мадам Валентина будет довольна.
Спустя пару часов в квартиру Спиридона робко позвонили. Для мадам было ещё рановато. У порога стоял Родион. Жутко взволнованный, он улыбался и прятал глаза.
— Вот, думаю, нехорошо получилось. Долги ведь надо отдавать.
Спиридон, что-то пережёвывая, уныло почесал грудь, прикрытую одной майкой.
— Что ты суетишься в самом деле? Я подожду. А лучше не отдавай вовсе. Я же сказал, прощаю.
— Да что ты, так нельзя. Минуточку,- Родион торопливо вывернул один карман, другой. Этих карманов на нём было как листьев на дереве, и шуршал он ими и пылил точно дерево у дороги.- Я же помню — зашёл домой, положил в карман, приготовил, так сказать.
Родион расстраивался на глазах. Спиридон занервничал:
— Родион, я сейчас занят. Приходи… потом. Иди, иди.
— Господи, да что это со мной?- сильно разочарованный в себе, Родион отправился восвояси.
На этот раз Спиридон подумал о нём: «Вот же приставучий, гад.» Подумал и забыл, и побежал на кухню — переворачивать шипящие куски курицы.
Прошло ещё немного времени и вот этой самой курицей Спиридон наконец-таки угощал долгожданную мадам Валентину. Они выпили сухого, они наелись. Спиридон включил дивиди, по просьбе мадам поставил эротику. Они уже расположились на диванчике, у них уже кое-что назревало и вдруг, в дверь настойчиво позвонили.
Спиридон, заправив рубашку в брюки, рванул на себя дверь и едва успел отпрыгнуть. Родион упал плашмя на спину во внутрь квартиры. К сожалению он не убился. Он оттолкнулся ногами от порога и и проехал на спине по линолиуму аж до самой комнаты.
— А вот и я!- воскликнул Родион, раскинув руки. Он был пьян. Закатив глаза, так, что они оказались у него на темени, он увидел мадам и тут же вскочил на хромающие ноги. Мадам, завернувшись в плед, что некогда прикрывал диванчик, прижалась к стене.
— Прошу прощения, мадам! Я к Спиридону — дабы возвернуть долг,- пьяный Родион всегда говорил высоким штилем.- Сударь, где вы? Держите.
Спиридон увидел перед своим носом, неизвестно где побывавшую сотню и побагровел. Не меняя окраски он скомкал бумажку, затем свободной рукой словно крановым крюком подцепил Родиона за шиворот и выволок того вон из квартиры.
— А теперь, чтоб я тебя не видел. Ни-ко-гда,- прошипел он на лестничной площадке прямо в ухо Родиону, сунул тому в карман его сотню, и сильно пнул того под зад — то-ли для ускорения, то-ли для устрашения. В ответ раздалось дребежаще-удаляющееся:
— Су-су-су-сударь-рь-рь, это не интель-ли-ген-тно-тно.- И уже где-то в самом низу лестничного пролёта. Я ещё вернусь, Сударь! Долг — это святое!
Спиридон поверил — этот вернётся. Не мешкая, без всяких вокруг да около он объяснил мадам Валентине сложившееся обстоятельства. Мадам вошла в положение и предложила свою маленькую, но уютную комнату в коммуналке, правда намекнула на то, чтобы по пути они заглянули в кабачок.
Они «заглянули» в кабачок. Последние свои деньги Спиридон отдал таксисту, и тем не менее он был в прекрасном, я бы даже сказал, приподнятом настроении. Разгоговела и мадам Валентина, её глаза нехорошо в хорошем смысле блестели, она была похожа на дикую кошку. Короче — им было весело. Грустил Родион.
В полной темноте (экономия электроэнергии), он торчал под дверью комнаты да-а-вно известной ему мадам Валентины. Почему да-а-вно известной? Да занимал Родион у мадам деньги и не раз, да они когда-то вместе работали на ликёро-водочном — он электриком, ну она понятно кем, упаковщицей. Между ними ничего не было, только бизнес… со стороны Родиона.
Вот ведь паршивец, уговорил соседей пустить его, мол принёс долг мадам, и теперь сидит тихо-тихо. Естественно Спиридон и мадам Валентина в темноте его не заметили ( свет в коридоре включать нельзя — экономия). Они на ощупь прошли в комнату, вот тут хозяйка щёлкнула выключателем. Щёлкнула и застыла на месте, как и Спиридон впрочем.
— Ба! Да у нас гости!- Родион сидя по-хозяйски на стуле — нога на ногу, посреди комнаты, распахнул свои объятья.
От этих слов Спиридон отшатнулся словно принял грудью пулю.
— Я н-не знал,- растерянно сказал Спиридон, глядя то на мадам, то на Родиона.
— И я,- почему-то с казал Родион.
— И я,- ничего не понимая сказала мадам Валентина.- Ты как сюда попал, клоун?!
— Ловкость тела и никакого мошенства.
— Иду-звоню в полицию, -отрезала мадам Валентина и покинула комнату.
— Валя, ну ты как в первый раз! Спиридон, верните её.
— Свои отношения выясняйте без меня,- сказал Спиридон и ломанулся наружу.
Спиридон буквально вонзился в ливень и ливень тут же пропитал его как губку. Штаны и пиджак Спиридона отяжелели и обвисли. Прочувствовав ещё раз всю омерзительность мизансцены в коммуналке, Спиридон сначала как-будто бы взвыл, затем он наматерился от души, а затем затих и заплакал, а затем просто затих. Он брёл домой, ещё не зная, что позади плохо, но всё же догоняет его Родион. Спиридона окликнули.
И не вовремя. Обернувшись, Спиридон полетел вниз. Под собой он увидел чёрную воду и белую звезду в ней. Он накрыл эту звезду собой и ударился пахом об какую-то трубу, благодаря которой не пошёл на дно. Спиридон сидел на трубе, по горло в воде, морщился от боли и смотрел вверх через круг колодца на настоящие звёзды. Показалась рожа Родиона, а затем на лицо Спиридона упала брючина джинсов.
Не понятно откуда у Родиона взялись силы, и непонятно как выдержали вес Спиридона старенькие полугнилые джинсы, но Родион вытащил-таки Спиридона на асфальт из колодца, в который тот провалился.
И вот они сидели на мокром асфальте под ливнем, ночью, в конце тёплого августа, два бывших собутыльника, и смотрели друг на друга.
— Спиридон, ты, это, не обижайся на меня. А? Мы с Валькой когда-то работали вместе — только и всего, да я тебе рассказывал о своих работах. Не помнишь? Понятно. Ну, завидно мне стало, что ты смог остановится пить, работаешь, бабу себе какую-никакую нашёл, а я…. как в этом колодце и никак. Тону я, Спиридон!
— Не утонешь, там труба. Ты электрик кажется?
— Ну.
— Протрезвишься, приходи.
— К тебе домой?
— На проходную. Поговорю с мастером. Учти, три дня буду ждать до семи тридцати утра. Штаны одень.
— Я обязательно приду.
Они поднялись с асфальта. Родион напялил кое-как на себя джинсы и тут Спиридон увидел перед собой ещё не совсем мокрую сотеную, её держал в своей руке Родион.
Спиридон сначала нахмурился, потом побагровел, потом побледнел, а потом стал смеяться. И вот он уже смеялся так заразительно, что Родион не удержался и тоже стал ржать.
