НИКОЛАЙ ГОЛЬ. Сонеты

26.12.2014

 

15

Всё, что растет, умрет в свой срок, не так ли?
Побег, стремящий к небу юный рост,
Сгниет в конце вселенского спектакля,
Представленного по указке звёзд.

И людям свыше тот же дан порядок,
Он в каждой человеческой судьбе:
Младенчество – подъем – расцвет – упадок —
Смерть – и исчезла память о тебе.

Как грубо разрушительные годы
День юности преображают в ночь!
Но, может быть, презрев закон Природы,
Друг другу дружбой сможем мы помочь,

И, став с тобой подвоем и привоем,
Мы сроки общей юности удвоим?

19

Ты, Время, всё сжираешь: когти льву
Ты тупишь, тигру зубы выдираешь,
На отпрысках земных растишь траву
И птицу Феникс навсегда сжигаешь,

Пытаешь нас морозом и огнем…
Давай! Я не страшусь твоих проделок
И умоляю только об одном:
Ножами часовых бездушных стрелок

Не борозди любимое чело –
Пускай навеки юным остается;
Твое издревле острое стило
Пусть этой нежной кожи не коснется.

А впрочем… Мне и тут неведом страх:
Ведь юность будет жить в моих стихах.

23
Подобно неумехе-лицедею,
Забывшему на сцене нужный стих,
Или тому, кто, в гневе свирепея,
Теряет чувства от избытка их, –

Перед тобою мой язык смолкает,
И я немого делаюсь немей,
И кажется — любовь ослабевает
Под грузом силы собственной своей.

Но ты же видишь: остаются взоры.
Они верней, чем сотни слов подряд.
Я говорю ясней, чем тот, который
Меня красноречивее стократ.

Раз есть глаза, излишни рты и уши:
Глазами говорю – глазами слушай.

50
Скача вперед, я не гоню коня —
Ведь всей душой прекрасно понимаю:
Чем ближе с каждым шагом к цели я,
Тем дальше с каждой милей от тебя я.

Я весь печаль, и этот груз тащить
Коню непросто. Чует он к тому же,
Что всаднику не хочется спешить
В края, где сердцу будет только хуже.

Порой пришпорю всё же; горькой стон
Звучит в ответ в протяжном конском ржанье.
Я уязвлен сильней, чем шпорой — он,
Поскольку всё яснее пониманье

Того, что я туда свой путь веду,
Где больше потеряю, чем найду.

55
И мрамор, и железо, и гранит
Разрушатся, но ты в моем сонете
Останешься в живых: он сохранит
Тебя от грязной патины столетий.

Во прах дворцы в огне войны падут,
За каменной не скроются стеною,
Но распри и пожары не пожрут
Ни строчки из написанного мною.

Назло вражде и времени назло,
Не поддаваясь тленью и старенью,
Твой образ будет вечною хвалой
Пылать из поколенья в поколенье,

На всех влюбленных изливая свет
До той поры, пока не сгинет свет.
66
Не жить, не видеть, вечным сном уснуть:
Величье побирается под дверью,
И низость ввысь прокладывает путь,
И вера ложью ввергнута в безверье,
И почести бесчестью воздают,
И честь девичья пущена по кругу,
И перед правдой прав неправый суд,
И услуженье ставится в заслугу,
И вздор диктует истины уму,
И власть уста замкнула златоусту,
И свет доверья обращен во тьму,
И свято место оказалось пусто…
Не жить, не видеть, сжечь бы все мосты,
Да пропади всё пропадом! Но ты…
70
Пусть говорят, что в голову придет:
Прекрасное всегда мишень для сплетни,
Она над красотой вершит полет
Вороной черной по лазури летней.

Положим, что греха не знаешь ты
(Хоть кто безгрешен в наше лихолетье?),
Но красота – еда для клеветы,
Как для червей – чудесные соцветья,

И, если искушеньям вопреки
Ты всё же устоишь перед соблазном,
Не обойдут людские червяки
Тебя своим злословием заглазным,

Но в раме из завистливых клевет
Еще прекрасней станет твой портрет.

71
Горюй по мне не дольше, чем рыдать
Церковный будет колокол, гласящий,
Что низкий мир сумел я поменять
На низший мир, червём кишмя кишащий.

Все эти строки позабудь скорей
(Прочтешь ли ты моё стихотворенье?)
Я так тебя люблю, что мне страшней
Твоя тоска, чем полное забвенье.

Когда прочтешь, я в прах и перегной
Уже преображусь, и пусть во имя
Моей любви твоя умрет со мной,
И руки позабудутся, и имя,

Чтоб этот мир, безжалостный палач,
Тебя не осмеял за горький плач.

73
Смотри, я – осень: листья жухнут. Их
Сметает наземь стылыми ветрами,
И клирос хлипких веток чуть живых
Уже не вспыхнет птичьими псалмами.

Гляди: я — вечер. Свет стремится прочь
За окоём, и тени встали строем.
Меня окутать тьмой готова ночь
(Читаем – «смерть») и одарить покоем.

Увидь: я – уголь в меркнущем костре,
Где пламя жизни сделалось золою,
Я на последнем возлежу одре,
Я в пепел обращен самим собою.

Ты видишь всё – и тем любовь сильней,
Чем меньше для нее осталось дней.

74
Не плачь, когда последнего ареста
Для друга твоего настанет срок,
Хоть упекут меня в такое место,
Откуда не выходят под залог.

Но после смерти жизнь моя продлится
В стихах, где живы все твои черты.
Земля возьмет лишь персть, как говорится,
А лучшее – мой дух! – получишь ты.

Исподтишка в меня вонзая косу,
Старуха Смерть не много сможет взять –
Лишь тело, лишь гниющие отбросы,
А по гнилью не стоит горевать.

Ценнее то, чему нельзя истлеть.
Оно — твое, и перестань скорбеть.

81
Ты или я, я или ты – не знаю,
Кто раньше в мир отправится иной,
Но, в этих строчках мирно пребывая,
Ты в памяти останешься живой.

Не то, что я: меня забудут сразу,
Едва успеют в яму закопать,
А ты в прозрачном саркофаге глаза
Предстанешь пред читателем опять.

На берег дней грядущих лягут сходни,
И к памятнику строк моих сойдут
Те, кто еще не родились сегодня,
Когда уже рожденные умрут.

Ты никогда не обратишься в прах,
Дыша любовью на чужих устах.

97
Была разлука наша, как зима.
Седой декабрь, дыханьем не согретый,
Царил повсюду, разрасталась тьма,
Лес оголился… А ведь было лето.

Но я его не видел и, увы,
Не радовался осени, чреватой
Приплодом, как большой живот вдовы,
От вешнего покойника брюхатой.

Я думал: да кому они нужны –
Потомки, обреченные сиротству,
Ведь без тебя и птицы не слышны,
А запоют – приобретает сходство

Их щебет с плачем, и листва с берез
Слетает прочь, предчувствуя мороз.

102
Моя любовь не сделалась слабей,
Хоть кажется такой. Она всё та же,
Но не хочу трезвонить я о ней,
Как будто выставляю на продажу.

Я заливался вешним соловьем,
Когда любовь была в преддверье лета,
И, словно он, умерил пыл потом
Под жарким небом зрелого расцвета.

Нет, мы не потеряли голосов,
И в сердце не утих весенний трепет,
Но что нам петь, когда со всех сучков
Разносится любовный дикий щебет?

Мы при себе придерживаем трели,
Чтобы они тебе не надоели.

103
Скучны слова, и блеск стихов пропал,
И Муза лишь убожество рождает.
Когда объект превыше всех похвал,
Хвала его невольно принижает.

Не в силах я писать, и не вини
Меня за тупоумное молчанье.
Открой глаза и в зеркало взгляни –
Там то, что неподвластно описанью.

Прекрасное созданье улучшать —
Пустое, коль не пагубное, дело.
Зачем пускать мне снова и опять
В одну мишень нацеленные стрелы?

Ведь зеркало твой образ отразит —
И разом эти стрелы отразит.

111
О, не меня брани, но Провиденье —
На нем вина за все мои дела:
Судьба мне ни высокого рожденья,
Ни рыцарских регалий не дала.

Кто мыкается в жизни дни за днями,
Не избежит позорного тавра.
Моя душа, живя меж пачкунами,
Измазалась, как руки маляра.

Я болен. Приходи ко мне скорее,
Назначь лекарство, я его приму,
Налей хоть самой горькой панацеи —
Всё от тебя безропотно приму.

А впрочем, горькой горечи не лей,
Лекарств не надо. Просто пожалей.

113
Со дня разлуки взгляд мой обращен
Вовнутрь души, где ты, — а взор, ведущий
Меня по свету, впал в обманный сон:
Не видит сути, всем вещам присущей.

Пусть пролетает ласточка в тиши,
Пусть на поляне роза расцветает —
Того, что безразлично для души,
И зрение не запечатлевает.

Что ни увидит взгляд полуслепой —
День или ночь, пригорок или море,
Голубку ли, ворону, — вновь тобой
Увиденное предстает во взоре.

Душа желает лжи; по крайней мере,
Она верна тебе, обману веря.

115
Я говорил: «Нельзя любить сильней» —
И я не мог сильнее ошибиться.
Не знал тогда я, что с теченьем дней
Огонь любви лишь ярче разгорится.

Как угадать, что Время нам сулит?
Любой обет вольно ему нарушить:
И красоте придать невзрачный вид,
И вечное строение разрушить.

Перед его тиранством лебезя,
Я объяснимо поступил, но скверно.
Вот если бы сказал: «Сейчас – нельзя,
А завтра — можно!» — то сказал бы верно.

Любовь – всегда дитя. В любом пути
Ей суждено без устали расти.

138
Любимая клянется, что верна.
Я счастлив, хоть и знаю об обмане:
Она считает юношей меня,
Несведущим в лукавой лжи признаний!

Она в мальчишках числит старика,
Я ж рад назвать распутницу безгрешной;
Мы оба помним правду, но пока
Её таим за кривдою утешной.

Зачем же прибегать к уловкам нам?
Затем, что так велит сама природа:
Любовь равна доверию к словам,
А старость хочет прочь отбросить годы.

Она мне лжет, я ей не хуже лгу –
Мы оба при своём и не в долгу.

147
Моя любовь страшней, чем лихорадка:
Сама себе желая горших мук,
Она глотает жадно, без остатка,
Всё, что способно укрепить недуг.

Рассудок-врач меня, больного, бросил,
Разгневанный: мол, как лечить того,
Кто в дальний угол снадобья забросил,
Презрев рекомендации его?

Страсть без леченья – гибели предтеча.
Всё кончено. Рассудка не вернешь.
Безумны мысли и бессвязны речи,
И в тех, и в этих смысла ни на грош.

Я думал – ты мой свет, моя услада,
А ты чернее тьмы, кромешней ада.

152
Я клятвам изменял, тут спора нет.
Но ты-то дважды слово нарушала:
Сначала – свой супружеский обет,
Потом – зарок, который мне давала.

А впрочем, нам считаться ни к чему.
Клятвопреступник в самом низком роде,
Десятки раз я присягал тому,
Чего от века не было в заводе:

Твоей любви и верности твоей,
И доброте; я словно стал незрячим,
Сказав глазам: «Она всего светлей,
А если нет – весь свет переиначим!»

И было так. А что гнусней, скажи,
Чем честный взгляд, клянущейся во лжи?

0 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосовать

Написать ответ

Маленький оркестрик Леонида Пуховского

Поделись в соцсетях

Узнай свой IP-адрес

Узнай свой IP адрес

Постоянная ссылка на результаты проверки сайта на вирусы: http://antivirus-alarm.ru/proverka/?url=quadriga.name%2F