НИКОЛАЙ ГОЛЬ. Драматический монолог

 

УБИТЬ ИЛЬ НЕ УБИТЬ?
(драматический монолог в стихах)

Пролог

Фонограмма:

Возьмите прочь тела: подобный вид
Пристоен в поле, здесь он тяготит.

(Появляется актер)

Быть иль не быть? Исходить из чего?
Нет, я не Гамлет – лишь тень его.
Гамлет убит и его зарыли,
А я не в силах лежать в могиле
И видеть эти… как его… сны.
Слонов считаю – и хоть бы хны.
Стоит предо мной, подобно стене,
Вопрос проклятый: убить иль не
Убить? Вернее сказать иначе.
Убить – не проблема и не задача,
Кокнуть может любой дурак.
Другое дело – когда и как,
Иначе, считай, убийство повисло
Тупой расправой без всякого смысла.

…Верно ли мщенье творилось? Чтобы
Это понять, я и встал из гроба
И всё сейчас прокручу сначала.
Поглядим, как было, что стало.
А это не так-то просто, поверьте:
Прошли столетья со дня моей смерти;
Меня не забыли, но век от века
Из Гамлета, плотского человека,
Делали образ; его слепили,
Смешав частицы вранья и были.
Начал один английский писака,
Чуть приукрасив. Потом, однако,
Стало хуже: лить стали воду
На ту же мельницу переводы.
«В оригинале – не так и не то…»
Перевели… известно, на что.
Не отмыться, кричи, не кричи,
Когда насядут на вас толмачи
В страхе от спешных издательских сроков.
Вот, для примера, ваш Сумароков
Какие слова мне изволил дать:
«Что делать мне теперь? Не знаю, что зачать».
Но я-то знал о конечной цели,
Хотя не скрою: место имели
Разные тонкие соображения.
Итак, разберемся в местоимении…
Но прочь каламбуры: времени мало.
Пора за дело. Начнем сначала.

1.
Значит, учусь себе в Виттенберге я.
Поначалу был полон энергии,
Потом огляделся, умнее стал
И вижу: да это ж полный завал!
Студьёзусы учатся еле-еле:
Один – в пивнушке, другой – в борделе,
А третий даже и там не учится:
Сшибает башли, где только получится.
А как учиться в университете?
Сплошные склоки в Ученом совете;
Грязи и пыли сколько угодно,
Преподаватели профнепригодны:
Один шепелявит, другой гнусавит,
Третий за взятки оценки ставит.
Профессора, хоть и бородаты,
Стоят навытяжку у деканата,
А в деканатах – я врать не стану! –
Бал правят липовые деканы,
Нечто вроде жалких подобий;
Нет никаких учебных пособий —
Только приказы кругом понавешаны.
В учебных планах всё перемешано:
У нас на кафедре математики
Ввели дисциплины общей тематики:
«Основы борьбы с врагами Отчизны»,
«Введенье в теорию патриотизма»,
«Общие принципы ратного строя»…
Для примера, как вам такое
Экзаменационное задание:
«Причины особого чувства к Дании».
Предлагаются четыре ответа:
Исторические победы,
Светлое будущее, общее счастье,
Неколебимая вертикаль власти.
А я подумал: «Дай-ка попробую
Понять, что за чувство такое – особое?»
Спросил у доцента – и влип в историю:
«Покиньте, — кричит он, — аудиторию!»
А зачеты получают всякие засранцы –
Хитрожопые Гильденстерны и Розенкранцы…

…Но ближе к теме. С чего это вдруг
Я риторический сделал крюк?
Будем и дальше их делать везде мы:
Мною рассматриваемая тема
Так многогранна, столь многослойна,
Что отступлений вполне достойна.
Не будем на них накладывать вето:
Отступления порой важней сюжета.

…Значит, учусь себе в Виттенберге я.
Внезапно – карета. Открылись дверки, и
Ко мне Эльсинорский спешит гонец:
«Принц! Извиняюсь, но ваш отец…»
С какого такого бодуна?
Здоров был, как бык, и вот тебе на!
…Не сдавши теорию патриотизма,
Стрелой лечу в Эльсинор на тризну.
Хороним. Мамочка в черном платье.
Дядя Клавдий в легком поддатье
И тоже – весь черный, что твоя ворона.
А на голове у него – корона:
Пока я мчался с отцом прощаться,
Успел мерзавец короноваться!
Убью – и хватит ломать комедию!
Есть же законы престолонаследия!
Убью, и вслед за этим безбедно
На трон воссяду: я ж принц наследный!
…Руководствуясь мудрой стратегией,
Заключу вечный мир с Норвегией,
Найду и других друзей-союзников,
Отпущу политических узников –
Что тут такого, пускай выходят;
Вся власть – законам!…
Нет, не выходит:
Ведь убив на глазах у всех,
Приму я на душу смертный грех.
Скажет тогда советник Полоний:
«Преступник не может сидеть на троне!»
Благородный Лаэрт, его старший сын,
Будет с отцом в этом мненье един:
Мол, для правленья Гамлет не годен…
А что за слухи пойдут в народе!
И даже мама меня осудит,
Хотя суда никакого не будет:
Не так устроена наша юстиция,
Чтоб мог перед гласным судом очутиться я –
Принц как-никак, а для принцев в Дании
Есть послабления при наказании.
Но, памятуя о происшедшем,
Негласно объявят меня сумасшедшим,
Ополоумевшим с этого дня…
Горькая участь! Станут меня
Держать под замком, полудурком дразнить,
Лекарствами пичкать…
Нет, не убить —
То есть, убить, но убить с умом,
Чтоб самому не страдать потом,
Чтобы не получилось скандала.
Нужное время еще не настало.
А так-то, конечно, я вправе и в силе!

…В общем, папу похоронили.

2.
Быстро прошли четыре недели.
Однажды утром лежу в постели,
А мне говорят: «Не пора ли встать бы?
Настало время счастливой свадьбы».
Возник вопрос. Не сдержусь, задам уж:
Кто за кого выходит замуж?
А мне отвечают: «Лучше не спрашивай!
Мама ваша за дядю вашего».
Мне чуть было не стало худо.
Матушка! Королева Гертруда!
Месяц назад – я запомнил дату! —
Хлюпая носом, уныло шла ты,
Укрывшись траурным полушалком,
В ботинках черных за катафалком.
Теперь же, на приличья не глядя,
Ты стать решила женою дяди, —
Ботинок тех не сносив подмётки,
Из матушек переметнуться в тётки.
…Убить немедля! На свадьбе прямо!

…Да что вы, право, какую маму?
Дядю, чтоб не позорил нацию!
Хрястну меж глаз – а сам в эмиграцию!
…А что, придумано, вроде, не худо.
На трон взойдет при этом Гертруда,
А я, осев, например, в Женеве
Стану матери-королеве
Почтою посылать советы,
Как обустраивать то и это:
Как, руководствуясь мудрой стратегией,
Заключить вечный мир с Норвегией,
Найти и других друзей-союзников,
Отпустить политических узников,
Сделать главенствующим право…
Кажется, дело пойдет на славу!
…Но если копнуть немного поглубже,
Сам воскликнешь: «Ну, ты и глуп же!»
Чем лучше задумка, чем шире замах,
Тем неизбежнее полный крах.
Не светит датским широким массам
В дружбе с норвежским жить Фортинбрасом.
Мы ему – мир, а он: «Ну и ну,
Братья-датчане дают слабину», —
И двинет армию в наши пределы.
Тут и другие союзники смело
Пойдут на отчую землю войной…
Такое получится, что ой-ой-ой!
Толпы выпущенных на волю
Над властью куражиться будут вволю:
Мол, у Гертруды маленький рейтинг,
Вынь да положь парламент-фолькетинг.
А где управа на эту ораву?
Нигде: у нас главенствует право.
Окажется мама в нелепой позиции:
С боков – враги, внутри – оппозиция.
Станет ясно, что сочленения
Государственного управления
В суставы вставлены так неплотно,
Что всюду пахнет гнильцой болотной.

…Опять отвлекся. Как быть-то с дядей?
Не пощадить ли Клавдия ради
Мамы? Может, в душе у нее
Чистое чувство, а не вранье
И не мечта утвердиться у трона?
Если любовь, никого не трону.

О, про любовь знаю всё на деле я!
Как мы любим друг друга с Офелией,
Дочкой Полония! Чувство это –
В кромешной тьме словно лучик света.
А может, и Клавдий любовью полон?
Если так, то от смерти ушел он:
Убить любовь – грех постыдный самый.
Ты спасся, Клавдий. Будь счастлив с мамой.

3.
На свадьбе царил всеобщий подъем.
С той поры мы живем втроем:
Клавдий-король, мать Гертруда и я,
На первый взгляд – семья как семья.
…Однажды вечером для променада
Иду по темной аллее сада.
Время движется к третьей страже.
Вдруг мне является тень папаши:
При всем параде, гремя металлом –
Кираса, шпага и шлем с забралом.
«Ты мертв, — говорю, — так лежи в могиле!»
А он говорит, что его убили.
Вот уж не ожидал подобного!
Жду от отца рассказа подробного,
А он: лишь на пять минут Всемогущий
Ему дал отпуск из райских кущей —
Пора назад уже возвращаться,
Поэтому, мол, расскажет вкратце.
В общем, дремал он в беседке сада,
А Клавдий влил ему в ухо яда —
Настой белены, уж если быть точным –
И тень растворилась во мраке полночном.
…Причина смерти теперь секрет ли?
Коварный Клавдий! Убью немедля!
В сердце тебе я кинжал нацелю,
Пока ты дрыхнешь в своей постели!
…Однако повременю немного.
Глухая гложет меня тревога:
Вдруг тени папиной появленье –
Соблазн и морок, и искушенье?
Где хоть какой-нибудь явный признак,
Что тут был райский – не адский – призрак?
Да, он сказал, что пришел из рая.
Но ведь доподлинно я не знаю.
Вдруг он явился из преисподней,
Чтобы меня обмануть сегодня,
Вдруг среди сада сидел в засаде,
Чтоб подтолкнуть на убийство дяди,
И будет это крайняя мера
Только радостью Люцифера?
В важных делах важно прыть умерить.
Надо как следует всё проверить,
Ведь не подумав, дело погубишь.
Но в том-то и дело: ежели будешь
Пытаться обдумать вопрос всецело,
То в долгий ящик отложишь дело…
Да, вечная мудрость живет в пословицах:
Без труда и рыбка не словится,
Других не суди – на себя погляди,
Не надо печалиться – вся жизнь впереди,
Чего не посадишь, того не съешь,
Семь раз отмерь, один раз отрежь…
Вот это верно! И, верному веря,
Мерю и мерю, и мерю, и мерю…
Осталось мерить еще три раза…
Убить? Да что ты, нельзя ж так сразу!
Всё просчитаем, а уж потом
Если решим, что убьем – убьем!

4.
Утром опять гуляю по саду.
Делаю вид: всё идет, как надо,
А сам размышляю об адском… Не адском?…
…Сколько гнилья в королевстве датском!
Бродят, как люди, призраки-нелюди…
…И тут встречаю кого-то из челяди.
Мне что-то твердят про трупы бродячие.
Не надо! Хватит! Мы сами зрячие!
А мне объясняют: «Случилась ослышка,
Видимо, принц, вы задумались слишком.
Мы вам сообщили: к стенам Эльсинора
Подходит бродячая труппа – актеры».
В сознанье словно открылась дверка —
Я понял, как произвести проверку,
Должно пройти и гладко, и чисто…
«Пусть через час подойдут артисты –
Я коротЕнько им обозначу
Аксессуары и сверхзадачу».
А сам сажусь и пишу сценарий.
Выходит талантливо, я в ударе:
Вставляю в обычную их бодягу
Пантомиму про смерть Гонзаго.

…Сказано верно, тут нету спора:
Весь мир – театр, все люди – актеры.
Узнать бы только для интереса —
Бог или дьявол сварганил пьесу?
Господь вещает? Лукавый дразнится?
А нам, актерам, это без разницы:
Мы спешим за малую цену
От мизансцены до мизансцены…
…Театр начинается с вешалки, не так ли?
Но всегда одинаков финал в спектакле:
Под радостные вопли толп многогласных
На виселицу тащат всех несогласных.
Жалеть людишек – какого лешего?
В этом смысле театр кончается вешалкой.
За что убил? А кто его знает!
В ремарке сказано: «убивает»,
А мы – актеры; должны мы, значится,
Исполнить то, что в ремарке значится.
Не рассуждай, не гони парашу!
«Убить иль не…» — проблема не наша.

…Я вновь отвлекся. Так вот, смеркается.
Глашатай крикнул: «Спектакль начинается!»
Сходятся зрители. На скамейку
Садится царственная семейка,
Чуть в стороне от супругов сели и
Хрустят печеньем Лаэрт с Офелией,
А там пристроил свой зад Полоний.
Поехал занавес под шум ладоней.

…Гонзаго спит. Глубока дремота.
Тут к нему приближается кто-то,
Склоняется и, прокашлявшись сухо,
Вливает яд в королевское ухо…
…Клавдий скок — и бегом из зала!
Всё ясно, как день – или этого мало?!
Я видел, как венценосный дядя
Встает и, людям в глаза не глядя,
Несется вон с улыбкою ржавой,
О скипетр позвякивая державой!
Я сам не думал, что выйдет так ловко!
Конец! Захлопнулась мышеловка!
Убить, убить треклятого дядю!…
…Да как убьешь при таком раскладе?
Он бросился вон в расхристанном виде,
Но точно видел, что я увидел.
Теперь он будет меня бояться,
Теперь к нему будет не подобраться
Через частую сеть конвоя.
Он прикажет следить за мною –
За каждым шагом, за каждым пуком…
Может, воспользоваться луком –
Шагов с трехсот, со стены крепостной?
Нет, и там проследят за мной.
Известный враг – не опасный враг…
Убить! Убить! Да только вот как?
…А так: во времена прошедшие,
Боясь, что запишут меня в сумасшедшие,
Я не убил, а с этой минуты
Сам притворюсь, будто стал шибанутый.
Буду болтать безумные глупости,
Всех убеждая в собственной тупости,
Демонстрируя: я безглав-де —
Пускай расслабится дядя Клавдий:
Мол, не грозит ему ничего —
И уж тогда я убью его!

5.
И снова утро. Я по аллее
Брожу себе, на цветы глазея.
Порой присяду и их понюхаю.
Встречу кого-нибудь – филином ухаю
(Ведь и придурку понятно вполне,
Что каждый встречный подослан ко мне),
И тот, услышав глухое «ух»,
Улепетывает во весь дух.
Часа через два прибегает Полоний:
«Мой принц, позвольте без церемоний.
Как ваше здоровье и как ваш дух?»
А я ему отвечаю: «Ух!»
«Ух – в смысле ух, какое здоровье?»
А я: «Старик, оставь суесловье!
Ты – рыбный торговец, ты глуп и стар,
Вот и молчал бы, как твой товар,
А лучше б еще сготовил уху».
«Милорд, что с вами?»
-«Уху! «Уху!»
Вздохнув с улыбкой печально-кроткой,
Полоний уходит скорой походкой.
Ясное дело – докладывать дяде:
Разум Гамлета в полном распаде.
Значит, не зря совершил пробежку!

Так и запишем: вы нам – слежку,
А мы за это без колебаний
Вам покажем фигу в кармане.
Ты к нам неправедной властью заслан,
А мы тебе – кукиш карманный с маслом!
Легко любое сносится иго,
Если в кармане спрятана фига.
Ее не видно, но фига есть –
И не потеряны гордость и честь.
Большая красивая дуля в кармане –
Одно из лучших иносказаний.
Это сказал я, как на духу —
прямо и смело… Уху! Уху!

(Там, за большими кустами камелии,
Мне показалось, стоит Офелия.
Значит, придется встретиться с нею.
Мы любим друг друга душою всею,
И все-таки я не вижу возможности
Не соблюдать и при ней осторожности).

Подходит: «Мой милый, пронесся слух…»
Верчу башкою: «Ух! Ух! Ух! Ух!»
Она: «Не слышит, как будто глух».
Я — руки, как крылья: «Ух! Ух! Ух! Ух!»
«Что с тобой, Гамлет? Скажи мне вслух».
Я чуть не плачу: «Ух! Ух! Ух! Ух!»
«Огонь любви для нас не потух?»
Ну что тут скажешь? «Ух! Ух! Ух! Ух!»
И тут Офелия в обморок – бух!

Не раскололся! Сдержался! Ух!…

6.
Близится вечер. Я в том же саду
Брожу и чушь несу на ходу.
И вдруг я вижу, как шагом мерным
Ко мне спешат Розенкранц с Гильденстерном:
«Принц! По велению короля
В Эльсинор мы прибыли для
Того, чтоб, составив дружеский круг,
Сделать приятнее ваш досуг.
Любому души нужны родные».
А я отвечаю: «Кто вы такие?»
«По Виттенбергу ваши напарники».
«Не лгите! Я вспомнил! Вы – ударники!»
«В каком это смысле?» «А в смысле том,
Что с удовольствием – бом-бом-бом! –
Информируя закона блюстителей,
Взяв в руки палочки, вы не стучите ли?
Славно освоена вами наука
Мелкого стука и крупного стука.
По барабану вы бьете рьяно,
Но мне-то это по барабану,
Поскольку звуков всё равно не доносится:
В полной тиши продуктивней доносится».
Они глядят, словно не понимая,
А я – не вслух, про себя! – продолжаю.
…Дорогие друзья-ударники!
Запашок от вас – как в свинарнике.
Стуча с азартом вящим и пущим,
Не подумать ли вам о грядущем?
Помнить, постукивая, должны вы,
Что королевские спецархивы
Могут приоткрыться чуть-чуть –
Пусть не сейчас, но когда-нибудь.
Вот папка с доносами Розенкранца:
Немного правдочки, побольше – обманца.
Вот папка со стуками Гильденстерна:
Тот же самый баланс примерно.
Правильно люди говорят,
Что некоторые рукописи не горят:
Их прочитают, и уж тогда
Придется вам гореть от стыда!

…Пальцами покрутив у виска,
Они уходят. Какая тоска:
Как-то так обстоятельства складываются,
Что возмездие всё откладывается,
А это, в общем и целом, неправильно.
Следует действовать более направленно –
Ты ж принц наследный, а не образчик
Откладывания дела в долгий ящик!
Но стоит ли за оружие браться,
Если до Клавдия не добраться?
Честно скажу: положенье то еще.
Придется кого-нибудь просить о помощи.
Но найти союзников сложно.

…По-моему, маме довериться можно!
Она захочет помочь, похоже:
Она ж не в курсе, с кем делит ложе.
Я расскажу ей о том, что знаю.
Гертруда вспыхнет – она такая,
И в тот же миг захочется маме
Прибить подонка своими руками.
Чулком удавит – да и забудет.
К тому же, ей ничего не будет:
Всего-то делов – бытовая ссора,
Оно не стоит и разговора.
И заживут с той поры в веселии
Гертруда, Гамлет – и с ним Офелия!
Тогда подумать я мог бы снова
Про государственные основы,
Про мудрость тактики и стратегии,
Про вечный мир с королем Норвегии,
Про разных-прочих друзей-союзников,
Про судьбу политических узников,
Про главенствующее право…
А что? Может всё это выйти, право!

7.
Бегом бегу к покоям Гертруды.
Надо сказать, коридор дотуда
Тянется мимо молельного зала.
И вдруг мне как-то неловко стало,
Поскольку именно в ту минуту
Я молитву подслушал чью-то.
Шепчет кто-то с глубокой силой:
«Господи Боже! Спаси и помилуй!»

…Это же он преклонил колени и
Весь погрузился в свои моления!
Вот где скрестились наши пути!
Лучшего времени не найти!
Я содрогаюсь от предвкушения
Сладкого мига грозного мщения
И моментально меняю планы:
Фигу достану сейчас из кармана,
То есть, меч двуручный из ножен,
Раз – и, дядюшка, ты уничтожен!

…Гнилая порода людей встречается:
Сперва нагадят, а после каются,
И снова гадят — без опасения,
Что не дарует им Бог спасения.
Их дух зловонен, их кровь прогоркла,
И вера их наподобие торга:
Вы нам – прощенье, мы вам – молитвы…
О люди, где потеряли стыд вы?
Из подлых ты самый подлый, дядя!
ПозднЕнько вспомнил ты об обряде!
…И все же сейчас убить невозможно:
Наказание будет ничтожно,
Даже хуже: мое отмщение
Будет выглядеть, как поощрение:
Он, намоленный и очищенный,
Вступит в рай своими ножищами,
То есть, я своими руками
Пошлю его нежиться над облаками,
В кущах дам ему помещение…
Ничего себе выйдет мщение!

Убить, разумеется, но не сейчас —
Лучше в другой какой-нибудь раз,
А в этот – к маме отправлюсь смело.
Планы менять – последнее дело.

8.
Лунная полночь. Я твердой ногою
Вступаю в мамочкины покои.
И что же слышит нововошедший?
«На помощь! Стража! Тут сумасшедший!»
Я в ответ: «Ввиду полнолуния
Вмиг слетело с меня полоумие,
И теперь я опять вполне полноценный».
Вопрос о страже сходит со сцены.

«Вот зачем я пришел к тебе, мама:
В нашем семействе – большая драма.
В этой интимной с тобой беседе я
Даже сказал бы: случилась трагедия».
«Да, — говорит, — получилось худо,
Но ты-то об этом знаешь откуда?»
«А ты откуда?»
«Ужас и страх
Произошел на моих глазах:
Клавдий вчера наклюкался здорово
И раскокал кувшин фарфоровый.
Наш, фамильный, папин любимый.
Нет, чтоб беда промелькнула мимо»…
«Мама! – кричу я, — слушай сюда!
Беда с кувшином — еще не беда.
Папу убил твой нынешний муж!
Она отмахнулась: «Какая чушь!»
«Какая чушь?»
«Разумеется, полная.
Как видно, луна недостаточно полная.
Прежде, чем брякнуть, думай сначала».
…И вдруг за ширмой что-то зашуршало.
Кто там? Чёрта какого лысого?
Она отвечает: «Наверно, крыса там».
Крыса? Здесь, в королевском дворце?!
Дания наша и впрямь в гнильце.
Я шпагой ткнул, она зазвенела,
И из-за ширмы рухнуло тело.
…Что натворил-то на самом деле я —
Это ж Полоний, отец Офелии!
Вот уж не думал пришить на месте
Своего грядущего тестя!
Что он делал-то там, за ширмой?
Мать отвечает: «Не знаю, сын мой».
Как теперь скрыть следы злодеяния?
Тут она проявила познания.
И вот что я услышал от мамы:
Еще до трагедии, то есть до драмы,
Тот бишь до потери кувшина,
Зашел к ней Клавдий: «Вашего сына
Желали бы мы отправить в Британию,
Есть для него одно задание».
Она была против: ведь сын невменяем.
А Клавдий на это: «Мы полагаем,
Что именно полное сумасшествие
Благоприятствует путешествию —
Кто ж в Англию едет в здравом рассудке?
На сборы дается не больше, чем сутки.
Корабль оснащен и находится в гавани.
Пусть Гамлет наш отправляется в плаванье
И отвезет по морю депеши —
Туда ведь нету дороги пешей.
Чтоб не волноваться сверх всяких мер нам,
С ним поплывут Розенкранц с Гильденстерном».
…А дальше – пьянство, потом – трагедия…
«Тебе вручаю депеши эти я,-
сказала мама, — и марш в дорогу!
Опасно медлить даже немного.
Была я против, а нынче – за».
И в каждом глазу у нее слеза.
«А с телом мы разберемся сами».
Какое счастье! Спасибо маме!

…В гавань спешу и при этом думаю:
На счастье или же на беду мою
Эта поездка? Видит Бог:
Наверняка здесь какой-то подвох,
Да и компания мне не нравится,
Но все равно придется отправиться.
…Я не прощу тебя, дядя, что ты!
Ничего по большому счету
Не изменяет отъезд непрошенный:
Месть отложена, но не отброшена!

9.
Волны встают, как больше здания.
Втроем в Британию плывем из Дании.
Отправились спать Гильденстерн с Розенкранцем
На верхнюю палубу, то есть, на шканцы.
Фонарь я вешаю на перекладину,
В руки беру послание дядино
И, с осторожностью сняв печати,
Читаю письмо к англичанам от дяди.
Строчек немало – может быть, десять,
Но главные – эти: «Прошу повесить
Срочно подателя сей депеши я,
Поскольку он достоин повешенья».

Вот гнусный дядя, исчадье ада!
«Прошу повесить», — это же надо!
Небось, в секунду решил, как быть,
А не твердил: «Убить… не убить…»
И я не буду! На дядю не ставлю
Теперь и гроша! Вот, письмо подправлю —
Пусть дольше едет своей дорогой…
Исправить надо совсем немного,
Самую малость, если взвесить —
Только числа: «Прошу повесить
Срочно подателЕЙ сей депеши я,
Ибо ОНИ достойны повешенья».
Пускай на виселице висят!
Аккуратно ставлю печати назад,
И в море — прыг, и обратно в Данию.
Плевать, что волны встают, как здания,
Плевать, мои милые стукачи,
Что вами займутся теперь палачи!
Я смог! Сумел! Совершил поступок!
Теперь никому не будет уступок!
Про справедливость теперь – ни гу-гу!
Клавдий может – и я могу!
В дядины планы вношу поправки:
Я спас себя от смерти в удавке,
А от смерти в пучине спасу себя,
Двумя руками вовсю гребя.
…Убить – правой рукой взмахнул.
Убить – выдохнул-вдохнул.
Убить – взмахнул левой рукой.
Убить! Убить! Я плыву домой.
Услышь же, Клавдий, клятву мою:
Вот тебе крест, доплыву – убью!

10.
Доплыл до Дании еле-еле,
Уснул на песке, как в мягкой постели
И оттого, что смертельно устал,
Почти что сутки крепко проспал.
Проснувшись, я осмотрел окрестности,
Сориентировался на местности…
Долгие мне предстоят скитания:
Я очутился чуть не в Германии.
В путь, и пусть он меня не тревожит:
Никто его преградить не сможет!
Два трудных дня я провел в дороге,
Брел я, стаптывая ноги,
Через леса, деревушки, пастбища
И добрался до нашего кладбища:
Оно всегда открывается взору,
Если с юга подойти к Эльсинору.
По кладбищенским тропкам иду,
Рассуждая на полном ходу.
Кресты и плиты. Сколько знакомых!
Могилы и склепы – вот вечный дом их.

…Пьем, веселимся, детей рожаем,
Словно не знаем, что поджидаем
Все безо всякого исключения
Общего тления и гниения.
Зачем же тогда рождаться и жить?
Теперь-то я знаю: чтобы убить!
К воротам я спешу что есть силы,
И вдруг свежевырытую вижу могилу.
Спросил, пробегая: «Кого ты, яма,
Примешь?»
«Офелия будет тама».
(Это могильщик мне так ответил.
Откуда он взялся, я не приметил).
«Ну и когда же она скончалась?»
Могильщик: «Чуть позже, чем помешалась».
Славно! Идти во дворец не нужно:
Все наши здесь соберутся дружно
Для погребенья, и Клавдий – с ними.
Вот тут-то башку мы ему и снимем!
…Глядь: по дорожке, ни шатко, ни валко,
Движется шествие за катафалком.
Клавдий, Озрик, Корнелий, Марцелл,
Лаэрт… Увидел меня – побелел.
«Приготовься! – сказал я дядюшке, —
Камнем тебя пришибу – и ладушки».
Дядя чуть в сторону отодвинулся…
Но тут на меня Лэрт накинулся.
Вы поглядели бы на Лаэрта!
«Сволочь! – кричит он.- Подлец! Изувер ты!
Вот и попался мне прямо в лапы
Погубитель сестры и папы!
Нету стыда ни в одном глазу!
Сейчас тебе глотку перегрызу!»
А Клавдий, это ж только представить,
Встал между нами: «Грызню отставить!
И побиванье камнями тоже!
Оба метода эти негожи,
Они пристали простолюдинам.
Лучше чуть позже представите вы нам
Поединок, как водится у дворян».
Все одобрили этот план,
И сам не против такого порядка я:
Погребенье, Лаэрт – и дядя на сладкое.

11.
Идем во дворец — не ругаясь, не споря,
В полном молчании…
…Мы в Эльсиноре.
Они пошли подобрать для турнира
Подходящие две рапиры…
Ждет непременно меня обман,
Но вот какой они выберут план?
Может быть, чашу вина отравят
И на столе ее так поставят,
Чтоб оказалась поближе ко мне?
Выпью – и вспыхну в адском огне…
Плевать! Всё равно не пойду на мир!
…Или отравят одну из рапир,
Чтоб не прошел поединок вничью?
Я даже, кажется, знаю, чью.
Плевать! Пускай я погибну, но
Подлого дядю убью всё равно!
…Вернулись с Гертрудой. Она бледна.
В руке у дяди – чаша вина.

…Начали. Выпад. Отбито. Вспышка
Искр от рапир. Отход. Передышка.
Вижу: мать-королева наша
Так и тянется к винной чаше –
И жарко в зале, и душно ей,
А Клавдий маме кричит: «Не пей!
Не пей моего вина, Гертруда –
После выпивки станет худо!»
Но чашу молча берет она
И осушает ее до дна.
Схватилась за сердце и тут же — бух…
Кончено. Всё, испустила дух.
Нет неожиданности ни грамма:
Я ведь предвидел…
При чем тут мама?
Дело в дяде!…
Выпад. Защита.
Я поскользнулся – и тут, гляди ты,
Рапиры Лаэртовой острие
Раскровянило плечо мое.
Из раны вниз ручеек закапал.
Моя рапира упала на пол,
И он оружие наземь бросил.
«Напрасно бросил, — я ему бросил, —
Я ранен, но бой еще предстоит!»
А он усмехнулся: «Нет, ты убит!
Моя рапира отравлена!»
Что же,
Такой вариант я предвидел тоже.
Вперед! Плечо затянул потуже я,
Поднял Лаэртово оружие,
А он подхватил рапиру мою,
И снова сталь зазвенела в бою.
Прямой удар я отбил хитрО,
Уколол Лаэрта в бедро
И крикнул, радости не тая:
«Смотри: рапира твоя – моя!»
…Но суть не в Лаэрте, проблема в дяде!
Он, очумело на маму глядя,
Склонился над ней и вздыхает тяжко.
Я изловчился – и тюк его в ляжку,
Собрался с силой – и тюк его снова,
Чтоб было вернее. Теперь готово.
Он – труп… И все мы… Не жаль, чего там!
Тут меня прохватило смертельным потом…

…И Гамлет уходит в загробную сень.
Остается лишь его тень.

Эпилог.

Фонограмма:
Возьмите прочь тела: подобный вид
Пристоен в поле, здесь он тяготит.

Трупы требуют срочной уборки.
Вот и окончились все разборки,
Точными говоря словами –
Не Эльсинорские, наши с вами.
Стало, наверно, понятно всем
Прав Гамлет был или не совсем,
Вменяемый он или буйно помешанный.
…Довольно! Спектакль кончается вешалкой,
Так что вам идти в гардероб,
А я, тень Гамлета, отправлюсь в гроб:
Вопрос решен, покончено с делом,
Пора мне объединиться с телом.

…Если уж говорить по правде,
В каждом живет свой внутренний Клавдий –
Лжец, негодяй, сластолюбец, пройдоха,
Дрянь и прохвост до последнего вздоха.
До времени, как муравей на морозе,
Он пребывает в анабиозе,
Ты сам не знаешь, где он скрывается –
Но порою он просыпается,
Растет в тебе не по дням – по часам,
И ты становишься Клавдием сам.
Чтоб не могло такого случиться,
С внутренним Клавдием стоит сразиться.
Но вдруг, вступая с Клавдием в бой,
В себе убьешь его — вместе с собой?
Что, если правой борьбы во имя
Придется пожертвовать и другими
(Близость к тебе – вот и вся их вина;
Подставьте нужные имена)?
Вполне возможно, но тут решить
Сам должен каждый: быть или не быть?
To be or not to be – все дела.
В переводе — была не была!