ВАДИМ ОЛЬШЕВСКИЙ. Четыре рассказа

21.11.2014

 
Как я воровал. Мелкий случай из личной жизни

-1-

История эта криминальная и очень личная (ее можно было бы назвать явкой с повинной). И потому я, в соответствии с законами жанра, сразу начну с описания места и времени преступления.
Итак, место: Испания, провинция Кастилья и Леон, город Сеговия. Время: лето 2010 года. Полдень, палит беспощадное кастильское солнце, стоит невыносимая испанская жара. Повсюду вывешены кастильские флаги, гербы Сеговии, а к огромному (высотою в 28 метров, отметим это с дотошностью судебного репортера) знаменитому древнеримскому акведуку прикреплен огромный плакат «СЕГОВИЯ-2010. МЕЖДУНАРОДНЫЙ МАТЕМАТИЧЕСКИЙ КОНГРЕСС».
Брошюра конгресса рекомендовала участникам отведать знаковое блюдо Сеговии, молочного поросенка, в ресторане Месон де Кандидо, и наше действие переносится туда. Столики ресторана застелены бумажными скатертями, на них стоят стаканчики с цветными карандашами, так чтобы участники конгресса могли не только есть, но и обсуждать математику, рисовать графики, писать формулы, чем все собравшиеся с энтузиазмом и занимались.
За одним из столиков читатель видит меня, профессора математики из университета Коннектикута, вдвоем с Магдой, рослой немецкой девушкой из Бремена. Наша скатерть уже полностью исперещена тёплицевскими матрицами и вопросительными знаками, причем видно, что с каждым выпитым стаканчиком местного темпранильо размер вопросительных знаков становился все больше и больше.

-2-

— Вадим! – сказала мне Магда после четвертого бокала, — леший с ними, с тёплицевскими матрицами! Давай сменим тему и поговорим о чем-нибудь более интересном!
— Давай! – с энтузиазмом ответил я и зачем-то подкрепил свое вербальное согласие взмахом руки; по амплитуде этого взмаха можно было догадаться о том, что пары алкоголя мало-помалу делают свое дело.
Глаза Магды заблестели.
— Скажи, — заговорщически произнесла она, пристально глядя мне в глаза, — ты любишь воровать?
— Обожаю! — ответил я, — правда, последнее время мне не так уж и часто предоставляется возможность украсть что-нибудь стоящее…
— И не говори! — воскликнула Магда, — у меня то же самое. Я уже давно не могу воровать дома, в Германии, и теперь делаю это только во время научных визитов в другие страны.
— А в Германии что? — удивился я, — почему ты не тыришь у себя на родине? Ведь дома, как говорится, и стены помогают…
— Дома меня уже пару раз поймали в супермаркетах, — ответила Магда, — так что еще одно «тырение» в Германии — и мне будет «хенде хох и Магда капут».
— А когда тебя ловят на краже, — спросил я, — это ужасно? Ужасно стыдно, да?
— Ко всему привыкаешь, — философски ответила Магда,- последний раз меня очень даже смешно ловили. Я тогда украла в супермаркете селедку. Продавщица положила 15 балтийских сельдей в целлофановый пакет, и я спрятала пакет за пазуху. Но когда я выходила из супермаркета, в пакете образовалась дыра, рассол вытек наружу, они все поняли и погнались за мной. Я никогда не убегаю от преследователей, я прячусь. Прятаться лучше всего сразу возле дверей супермаркета, охранники выбегают на улицу и ищут глазами бегущего, им и в голову не приходит, что ты сидишь в кустах в нескольких метрах от них… Но на этот раз уловка не удалась – пока я бежала к кустам, сельди начали выскальзывать из-за пазухи одна за другой, и мои преследователи легко нашли меня по селедочному следу…
— Но что это я все о себе, да о себе? – воскликнула Магда, — расскажи теперь ты, расскажи о том, как ты воровал?

-3-

— Воровал я в жизни всего один раз, — осторожно начал я, немного стесняясь своей криминальной неопытности, — это было давно, еще в Советском Союзе…
— Рассказывай уже, не тяни резину, — подбодрила меня Магда, и глаза ее опять заблестели, — давай рассказывай, «я вся — ухо», как говорят у нас в Германии.

-4-

— На первом курсе университета, — начал я издалека, — меня очень полюбил наш преподаватель алгебры, Щукин, причем любовь его носила несколько садистский характер. Это была любовь с первого взгляда, с первой же лекции.
— Меня зовут Красарм Константинович, — начал свою первую лекцию Щукин, — в этом семестре я прочитаю вам курс абстрактной алгебры.
— В моем имени, кстати, — продолжал Красарм Константинович, — нет ничего смешного.
— Как вас зовут, студент? — неожиданно обратился он ко мне.
— Меня зовут Вадим, — ответил я ему в тон, — в этом семестре я прослушаю у вас курс абстрактной алгебры. И в моем имени тоже нет ничего смешного.
— Мое имя, — сообщил собравшимся Красарм Константинович после паузы, — возникло после революции, оно расшифровывается как «Красная Армия», а вот как расшифровывается имя Вадим?
— Мое имя, — без паузы ответил ему я, — древнерусского происхождения, оно происходит от слова «вадить», что переводится на современный русский как влечь, привлекать, манить. От этого же корня происходят такие слова как поВАДился, приВАДИть.
— Имя Вадим, — сообщил всем Красарм Константинович, — действительно древнерусского происхождения, но оно происходит от слова «вадити», что переводится на современный русский как клеветать, обвинять, сеять смуту.
— Вообще-то, — парировал я, — и первая и вторая древнерусские версии уже устарели. В наше время имя Вадим уже зачастую расшифровывается как Великая Алгебраическая Дифференциально-Интегральная Математика.
Красарм Константинович пожевал губами.
— Мы собрались здесь, — подытожил он, — чтобы изучать изоморфизмы, гомоморфизмы, эпиморфизмы и прочая, и прочая. А вот Вадим, судя по всему, пришел сюда повеселиться. Давайте же и мы устроим ему веселый семестр? Давайте?

-5-

Красарм Константинович слов на ветер не бросал, и мое имя стало употребляться всуе по десять раз за лекцию. Я, как мог, «отстреливался» в надежде на то, что мое могучее чувство юмора смягчит древнерусское революционное сердце Красарма Константиновича, но не тут-то было.
— А «нюхал» ли Вадим жизнь? – ежедневно задавал Красарм Константинович один и тот же странный вопрос.
— Обладает ли Вадим достаточным жизненным опытом, чтобы понять, к примеру, когда эпиморфный образ группы содержит неединичную субинвариантную М-подгруппу, а когда не содержит?
— Нет, — радостно отвечал ему мой вроде бы друг Миша Абалович, — Вадим жизни не нюхал.
— Не нюхал и потому не поймет! – вторил ему мой другой приятель Алик Зеликовский.
— А вот пусть Вадим, — гнул свою линию занудный, как все преподаватели, Красарм Константинович, — пусть Вадим на каникулах пойдет поработать на тракторный завод, пообщается с рабочим классом, и может быть, там его отучат от его шуточек…

-6-

Имя К.К.Щукина упоминалось в монографии «Теория групп» Куроша шесть раз (на 457, 516, 517, 519, 520 и 579 страницах), и я относился к нему с уважением. Словом, летом я и в самом деле устроился на работу на тракторный завод.
— Поработаю месяц, — думал я, — а потом возьму у них выписку. И если в следующем семестре Красарм опять продолжит свои подначки, я ему эту выписку, эту справку о жизненном опыте, и предъявлю дубликатом бесценного груза. А заодно и денег за лето заработаю, все-таки 120 рублей на дороге не валяются.

-7-

— Значит так! Пиши автобиографию, — сказал мне Панасенко, бывший подполковник, начальник отдела кадров, — автобиографию, значит, пиши и заявление о приеме на работу.
Пока я писал автобиографию, завкадрами Панасенко сидел за своим огромным столом и задумчиво вертел в руках массивный дырокол, внимательно осматривая его со всевозможных ракурсов.
Автобиография моя оказалось неожиданно короткой. Я родился, окончил среднюю школу и поступил в университет. И все. Не густо! А вот заявление о приеме на работу я написал поподробнее, указав, в частности, на свое желание понюхать жизнь, вступить в ряды рабочего класса, чтобы впоследствии применить этот свой опыт к изучению неединичных субинвариантных М-подгрупп.
— Значит так! Пойдешь в АСУ, — сказал мне завкадрами Панасенко, изучив мое заявление, — сейчас пойдешь, значит, к начальнику отдела Рабиновичу и скажешь, что прибываешь в его распоряжение.
С этими словами Панасенко открыл свой портфель, положил туда дырокол, и закрыл портфель.
— Дырокол! – подмигнул он мне. — В хозяйстве пригодится!
— Так я буду работать не в цеху? — разочарованно спросил я его. — Вы посылаете меня в вычислительный центр?
— Значит так! Кругом, шагом марш! — очень смешно пошутил бывший подполковник Панасенко и потерял ко мне интерес.

-8-

В приемной у Рабиновича я доложился его секретарше Людочке о своем прибытии в распоряжение.
— У Рабиновича сейчас сидит его зам Абрамович, — сказала мне Людочка, глядя в зеркальце и пудря себе носик, — заходите к нему без доклада.
— А может лучше подождать пока Абрамович уйдет? – спросил ее я.
— А он никогда не уйдет, — объяснила мне секретарша, — он у него всегда сидит.
Людочка отложила пудренницу и посмотрела мне в глаза.
— Студент университета? – спросила она, глядя на меня уважительно сквозь ресницы, густо покрытые тушью. — А на каком факультете вы учитесь?
— На математическом, — ответил я почему-то с достоинством.
— Ой, — обрадовалась Людочка, — а у меня в школе по математике выше тройки ничего не было.
— У меня тоже, — ответил я ей.
— Ой, да лаааадно, — протянула Людочка, — вы наверное ужасно умный, да? В мужчинах, — добавила она, — мне нравится прежде всего ум, а уже потом все остальное!

-9-

Я приоткрыл дверь Рабиновича и осторожно заглянул в его кабинет.
— Знаете, Вадим, что мне пришло в голову? – остановила меня Людочка. — Вы мужчина молодой, неопытный. Давайте я возьму над вами шефство? И буду учить вас разным полезным вещам?
— Давайте! – обрадовался я. — А каким вещам?
Людочка поднялась из-за стола, взяла меня за руку и увлекла к кабинету напротив.
— Пошли в кабинет Абрамовича, — сказала Людочка, — пошли тренироваться!
Мы вошли в пустой кабинет, Людочка плотно закрыла дверь и посмотрела на меня веселыми сладострастными глазами.
— Вадим! — начала Людочка. — Поверьте слову опытной девушки! Так входить в кабинет нельзя! В мужчине главное – доминантность! Поэтому нельзя сгибаться в три погибели и заглядывать! Это сразу позиционирует вас как мужчину второстепенного!
— Мужчина, — продолжала свой урок Людочка, — должен входить в кабинет доминантно и с чувством ритма.
— С чувством ритма? – переспросил я, немного смутившись. — В каком смысле с чувством ритма?
— Спина прямая, как будто вы танцуете танго, — инструктировала меня Людочка, — правая рука открывает дверь, а левая нога, без задержки, тут же далеко шагает в кабинет. Это очень важно – (а) большой шаг и (б) синхронность движения правой открывающей руки и левой шагающей ноги.
— Следующий момент, — продолжала Людочка, — левая нога шагает, и когда она касается пола (то есть вы – уже наполовину в кабинете у начальника), вы громко и уверенно говорите: «Здравствуйте!»
Людочка увлеклась, и раз 20 показала мне сама, как нужно входить в кабинет начальника.

-10-

Спустя 10 минут я уже стоял перед дверью в кабинет Рабиновича. Людочка поощрительно смотрела на меня. Я открыл дверь кабинета правой рукой и уверенно шагнул внутрь левой ногой.
— Здравствуйте! – громко выкрикнул я, едва моя левая нога коснулась земли.
Рабинович и Абрамович покосились на меня. Они сидели за столом по-демократически, друг напротив друга. Знаете, бывают такие столы для совещаний, буквой «Т», начальник в голове, а пришедшие усаживаются друг напротив друга вдоль длинной ножки буквы «Т». Но если приходит только один человек, то начальник может выйти из-за своего стола и демократично сесть напротив подчиненного. Мол, мы все здесь равны и все такое.
Именно так и сидели Рабинович с Абрамовичем, друг напротив друга. Абрамович демонстрировал Рабиновичу огромных размеров гаечный ключ.
Рабинович жестом показал мне, что займется мною минутою позже, после чего опять повернулся к Абрамовичу. А я недоминантно остался топтаться возле двери.
— Разводной ключ, — сказал Абрамович, — сегодня в сборочном взял. В хозяйстве пригодится! Я считаю, что у каждого автолюбителя в машине должен быть разводной ключ!
— Согласен, — ответил ему Рабинович и кивнул головой в угол, на новенькое синее пластмассовое ведро. А я десяток ведер уборщицам выписал сегодня, — продолжал он, — одно домой возьму. В хозяйстве пригодится! В машине всегда должно быть ведро. Мало ли что!

-11-

Закончив обмен этой важной информацией, Рабинович и Абрамович повернулись ко мне.
— Мне уже звонил завкадрами Панасенко, — сказал Рабинович, — на стажировку к нам?
— На месяц, — подтвердил я, продолжая недоминантно топтаться возле двери.
— Я тоже наш математический кончал, — дружелюбно улыбнулся мне Абрамович, — как там Красарм поживает?
— Пойдете в 3-е бюро, к Пономаренко, — решил Рабинович и повернулся к Абрамовичу. — Илья Матвеевич, дайте ему задание.
— Знаете, что такое сортировка массивов? – спросил меня Абрамович.
— Не очень, — ответил я, — я не на прикладной математике учусь, я на теоретической. Так, слышал что-то о пузырьковой сортировке и о сортировке слиянием, но не более того.
— Пузырьковая, слиянием, — поморщился Абрамович, — это все бабушкины методы. Медленно работают! У нас на тракторном пять тысяч работников, пока всех рассортируешь…
— За месяц у нас, — заключил Абрамович, — вы разработаете новый алгоритм сортировки, который должен работать минимум в два раза быстрее известных методов.

-12-

— Ну что? – спросила меня Людочка, когда я вышел из кабинета.
— Ну, — ответил я, — Абрамович сегодня гаечный ключ домой возьмет, а Рабинович – ведро.
— Это они оба машины себе купили, — объяснила Людочка, — сейчас собирают себе дорожный комплект. Но хорошо, что ты мне напомнил! С этими словами она открыла ящик стола, достала оттуда коробку карандашей, и положила ее в сумочку.
— Карандаши Кох-и-нур, — сказала она мне, — в хозяйстве пригодятся.

-13-

— Давай угадаю, что тебе Абрамович поручил, — радостно сказал мне зав. 3-м бюро Пономаренко, — массивы сортировать?
— Да, — удивленно подтвердил я.
— Это он всем поручает, — весело объяснил Пономаренко, — он диссертацию пишет на тему «Тракторостроение и сортировка массивов в условиях планового хозяйства», у него материала пока не хватает.
— Ну, вот твой стол, — сказал Пономаренко, — вот тебе карандаши кох-и-нур, вот тебе бумага. За работу!

-14-

Через час оптимистичный Пономаренко подсел ко мне.
— Ну, как прогресс? – спросил он, иронично разглядывая трактор, который я успел нарисовать за это время, — гомоморфизмы рисуешь?
— Пока нет прогресса, — честно ответил я, — даже идей никаких нет.
— С идеями поможем! – мгновенно ответил Пономаренко, положил на стол свой портфель-дипломат и открыл его. Внутри лежал третий том «Искусства программирования для ЭВМ. Сортировка и поиск» Дональда Кнута. К книжке было бантиком привязано подарочной лентой толстое сверло.
— В хозяйстве пригодится! – подмигнул Пономаренко, — скоро ремонт буду дома делать, пока сверла собираю.
— А бантик почему? – спросил я.
— Сбить с толку, чтобы на проходной не остановили, — объяснил Пономаренко, — это мое ноу-хау.
— А у тебя какие планы на сегодня? – спросил он меня. — Уже присмотрел, что вынести?
— Пока нет, — ответил я ему.
— Понимаю, — ответил веселый Пономаренко, — первый день, еще не созрел. Завтра!

-15-

Через неделю, несмотря на множество черновиков изрисованных тракторами вдоль и поперек, в моей работе не было никакого прогресса.
— Меня очень тревожит то, что в твоей работе нет движения вперед, — говорил мне неунывающий Пономаренко каждый день, — уже сколько ты здесь штаны протираешь, а еще ничего за проходную не вынес. Нехорошо отрываться от коллектива!
— Понимаете, — поделился я с ним, — а что выносить? Мне, в принципе, ничего не нужно.
— Так не бывает, — ответил Пономаренко, — ты просто недостаточно внимания уделяешь проблеме. Ты должен думать об этом все время. Ты должен ходить по территории завода и на все смотреть оценивающе. Смотреть на каждую вещь и спрашивать себя, пригодится она в хозяйстве или не пригодится.

-16-

— Так, мне надоело! – сказал Пономаренко еще через неделю. — Время на раскачку кончилось! Иди погуляй часик по территории и без объекта для выноса назад не возвращайся!

-17-

— Фару возьмешь? – одобряюще спросил он через час, разглядывая мою добычу. — а зачем тебе в хозяйстве фара от трактора?
— Ну, — ответил я, — у меня на балконе света нет. Я дома сижу, думаю о сортировке, листаю книжку Дональда Кнута. А потом выхожу на балкон покурить, а там вечером не почитаешь. Темно! А теперь я из фары лампу для балкона сделаю. И буду тогда Дональда Кнута на балконе читать.
— Дело! – одобрил Пономаренко.

-18-

В пять вечера я, вместе с пятью тысячами других тракторостроителей, приближался к проходной завода. В моем портфеле лежала фара, обернутая в компьютерную распечатку. Сердце мое колотилось, ноги были ватными, и я дико, дико боялся, что меня поймают. Когда я приблизился к вахтерше, молодой девушке с челкой, я стал двигаться рывками, как трактор, у которого засорился карбюратор. На проходной я зачем-то остановился и показал ей свое удостоверение.
— Пропуск надо показывать при входе на территорию, — сказала девушка, изучая мою фотографию, — а при выходе это делать не обязательно.
— Вы студент? — спросила она, посмотрев мне прямо в глаза. — А на каком факультете учитесь?
— На математическом, — ответил я.
— Ой, — обрадовалась она, — а у меня в школе по математике выше тройки ничего не было.
— У меня тоже, — ответил я ей с облегчением, видя, что наш разговор следует по уже знакомой мне канве.
— Да лаааадно, — протянула девушка, — вы, наверное, ужасно умный, да? В мужчинах, — добавила она, — мне нравится прежде всего ум, а уже потом все остальное!
— Знаете, что мне пришло в голову? – продолжила она. — Вы мужчина молодой, неопытный. Давайте я возьму над вами шефство? И буду учить вас разным полезным вещам?
— Давайте! – сказал я. — А каким вещам?
— Понимаете, — ответила девушка, — в мужчине главное – доминантность! И с ней ни в коем случае нельзя бороться. Наоборот, мужчина обязательно должен давать своей доминантности выход!
— И через проходную тоже надо проходить доминантно? – догадался я.
Девушка посмотрела на меня с уважением.
— Вы очень способный ученик, — сказала она.

-19-

— Сделал лампу? – спросил меня Пономаренко на следующий день.
— Нет, — ответил я, — возникла непредвиденная сложность, дома в сети ток переменный, а фара работает от постоянного тока.
— Это да, — мгновенно понял проблему Пономаренко, — надо аккумулятор отсюда вынести.
— А что делать, когда он разрядится? – спросил я.
— Хороший вопрос, — задумался Пономаренко, — нужно зарядное устройство, они бывают двух видов. Есть зарядные устройства с постоянной силой тока, а есть с постоянным напряжением. С первыми намучаешься! Постоянное напряжение лучше!
— Знаешь, — сказал он после паузы, — зарядное устройство делать самому — это плохой вариант. Проще каждую неделю новый аккумулятор выносить! А еще лучше решить проблему раз и навсегда! Вынести двигатель от трактора, поставить на балконе, и он будет заряжать аккумулятор. Пойдешь утром на работу – заведешь двигатель. Вернешься домой вечером – а аккумулятор уже заряжен!
— А как двигатель через проходную пронести? — испугался я. — Он же тяжелый и громоздкий.
— Это да, — согласился Пономаренко, — лучше сразу весь трактор целиком взять. И припарковать его под балконом.
— Трактор целиком? – испугался я.
— Два года назад, — весело рассказывал Пономаренко, — ребята из планового на спор украли трактор. Прицепили к нему прицеп с кирпичом, и на проходную.
— Открывай! – говорят вахтеру.
— А где накладная на кирпич? – спрашивает их вахтер.
— Открывай, твою мать, — это они ему.
— Без накладной не выпущу! – это он им.
— Твою мать! – говорят они ему, и отцепляют прицеп.
— Открывай, бюрократ! – говорят. И выехали за проходную.
— Нет, это не для меня, — сказал я Пономаренко, — я лучше эту чертову фару выкину и не буду больше воровать. Все, я завязываю!

-20-

— Словом, — подытожил я свой длинный рассказ, — моя стажировка на тракторном не увенчалась успехом. Ни новых методов сортировки я не придумал, ни украсть ничего стоящего не получилось. Словом, план «понюхать жизнь» полностью провалился…
— И вот с тех пор, — сказал я Магде, — с тех пор я больше не ворую.
— Класс! – ответила мне Магда, слушавшая мою исповедь с широко раскрытыми глазами, в которых читались изумление и восхищение. — С ума сойти, дас иш фантастиш! Эх, надо было мне родиться в Советском Союзе! Это – моя страна! Пошла бы работать на тракторный…

-21-
Мы с Магдой расплатились и вышли из ресторана. Когда мы отошли от него метров на двадцать, Магда со смехом достала из кармана джинсов солонку и перечницу, которые, судя по всему, она прикарманила в ресторане, слушая мой рассказ. Достала — и выкинула их в урну.

-22-

В этот момент на крыльцо ресторана вышел наш официант, он обвел площадь взглядом, нашел нас, замахал руками и закричал, — Эй, вы!
— Прятаться негде, бежим! – воскликнула Магда и, схватив меня за руку, увлекла за собой.

-23-

Почти каждое криминальное повествование заканчивается погоней, и этот рассказ – не исключение. Мы бежали вдоль улицы Калле Хуан Браво по направлению к замку, а наш преследователь не отставал от нас ни на шаг. Минут через пять, на площади у кафедрального собора, мы с Магдой поняли, что выпили слишком много, что наши силы иссякли и что нужно сдаваться на милость правосудия. Мы остановились, наш преследователь догнал нас и, дыша, как паровоз, протянул мне мой бумажник.
— Вот, — сказал он, едва переводя дыхание, — вы его забыли у нас в ресторане.

 

 Долго ли умеючи? Мелкий случай из личной жизни.

1-

Есть у меня коллега-математик. Боря. Живет в Пенсильвании. Внешне Боря очень похож на Григория Перельмана. Да и не только внешне. И по одному аспекту этот Боря этого самого Перельмана недавно опередил. Вот как это было.

Пока Боря был аспирантом, он сторонился женщин. Защитив диссертацию и получив позицию ассистента, он продолжал их сторониться. В принципе, я его понимаю. Говорил Боря исключительно о математике, и на факультете у него было всего три женщины. Сандра, Мей-Хуа и Лакшми. И все три специализировались на педагогике, на преподавании математики. Так что поговорить особенно не о чем.
И вот неделю назад Борю продвинули по службе: он получил постоянство и стал доцентом. И сразу позвонил мне.
— Вадим, — говорит, — мне зарплату подняли. Я теперь буду искать себе жену.
— Я уже, — говорит, — приступил к поискам и зарегистрировался на русском сайте знакомств.
— Ты хочешь жениться на русской? — спросил я.
— Я очень люблю борщ со сметаной, — ответил Боря, — так что тут без вариантов.

Полчаса назад мой телефон зазвонил, это был Боря.
— Вадим! — радостно сказал он. — Я решил проблему! За неделю!
— Оперативно, — констатировал я.
— Все, — продолжал Боря, — женюсь! Теперь можно спокойно работать дальше. Кстати, она внучка Игоря Кио!
— А кто такой Игорь Кио? — спросил я.
— Не знаю! — отвечал Боря. — Не было времени спросить!
— А когда ты успел сделать ей предложение? — удивился я.
— На первом же свидании, в старбаксе, — радостно информировал меня Боря, — она мне сказала, что варит такой борщик! И я её сразу спросил, не выйдет ли она за меня. И она сразу согласилась. У нее грин-карты нет. И ее высылают из США. И ей тоже надо срочно замуж. Так что у нас — полное совпадение интересов!
— А ты не мог немного подождать? — спросил я. — Подождать, пойти на свидание еще с кем-нибудь? И посмотреть, сравнить?
— Не мог! — отвечал Боря. — Кроме нее на русском сайте знакомств в нашем городке никого нет! Так что без вариантов! Ты не переживай! И так все отлично получилось! Решил проблему за неделю! Завтра возвращаюсь к работе!

-2-

— Так! – сказал неожиданно Боря. — Я даю трубку Элле! Она хочет с тобой говорить!
— Вадим? – услышал я в трубке женский голос, Элла говорила с сильным новороссийским акцентом.
— Вадим, привет. Я о тебе все знаю.
— Все? – удивился я.
— Боря мне рассказал, — объяснила Элла.
— Хорошее рассказывал? – в тон ответил я. — Или и плохое тоже?
— Разное, — отвечала Элла, — ты живешь в Бостоне?
— Да, — ответил я.
— Хочу в Бостон! — заявила Элла.
— Приезжайте, — ответил я, — от вас до меня ехать-то часов 8 всего.
— Ловлю на слове! — сказала Элла. — Жди, выезжаем.
— А как вы с Борей, — очень логично продолжил разговор я, — уже полюбили друг друга?
— А я за него без любви вышла, — отвечала Элла, — для меня главное – зарплата и чтоб молчал.
— Чтоб молчал? – переспросил я.
— Ну да, — пояснила Элла, — я сначала хотела замуж за американца. И зарегистрировалась на американском сайте знакомств. Но тут – бац! Путин, Украина, «крымнаш»! И все пошло коту под хвост!
— Коту под хвост? – переспросил я.
— Да, коту под хвост! – пояснила Элла. — Начиная с апреля месяца, на всех свиданиях американцы говорят только о Крыме и Донецке. Задолбали ребята! Вместо свиданий я на политинформации ходила!
— И я подумала, — продолжала Элла, — да ну их на хрен! Буду теперь лучше с русскими на свидания ходить. Все-таки у нас одна культура, ё-моё! И если я процитирую что-то из «Иронии Судьбы», меня поймут, ё-моё!
— Да, — согласился я, — культура – это важно. Цитаты из фильмов и все такое.
— Ну! – подтвердила Элла. — Зришь в корень! И я пошла на свидание с одним там русским! Такой красивый мальчик!
— И? – спросил я.
— И за что боролись, на то и напоролись! – отвечала Элла.
— В смысле? – спросил я.
— Пошла на свидание, — пояснила Элла, — он цветы мне дает. И говорит: «бабе – цветы, детям – мороженое!» Это из «Бриллиантовой руки». Заказал вино и говорит: «За чужой счет пьют даже язвенники и трезвенники». Через 5 минут он пошел в реструм и сказал мне: «Строго на север порядка 50 метров расположен туалЭт, типа сортир, обозначенный буквами Мэ и Жо!». Вернулся, и говорит мне: «А что это у вас за мех? Мексиканский тушкан?» А в конце ужина предлагает: «Поедемте в нумера!» Ну, блин, я не знаю…
— Мощно, — не мог не признать я.
— Ну! – сказала Элла. — Ты понимаешь? Одними цитатами говорил! За что боролась, на то и напоролась!
— И? – спросил я.
— Я его на хрен послала и за Борю вышла, — сказала Элла, — Боря не задает вопросов о Путине, и он не цитирует «Бриллиантовую руку». Всю дорогу работает и молчит. То, что нужно!

 

О влиянии капитализма на тонкую (ранимую) душу художника. Мелкий случай из личной жизни.

-0-

Ниже читателю будет предложено посмотреть небольшое любительское домашнее видео, состоящее из трех серий. Фильмик этот документальный, а стало быть, вымысла в нем нету никакого. Что, конечно же, является серьезным недостатком, ведь нам самим зачастую кажется, что происшедшее с нами было совершенно невероятным. Или же нам кажется, что оно было исполнено какого-то глубочайшего смысла. И нас так и тянет рассказывать о случившемся всем вокруг, схватив (иной раз) скучающего собеседника за пуговицу (чтобы не убежал далеко). Желая избежать этого нежелательного развития событий, мы сразу ограничим доступ в зал: билеты получат только те, кому мелкие случаи из личной жизни автора интересны, а также те, кого автор дико раздражает. А остальных мы вежливо попросим покинуть помещение!

-1 серия-

МИР, ТРУД, МАЙ!
Однажды (а точнее, весной последнего класса школы) я шел по пахнущим акациями аллеям парка Пушкина и курил сигарету «Флуераш». В тот полночный час аллеи были пустынны, в парке, казалось, кроме меня, не было ни единой живой души. Я шел неспешно, испытывая необычайное, замечательное чувство свободы. Теплая майская ночь, звездное небо, я уже заканчиваю десятый класс, вот вышел в парк пройтись перед сном (после очередного дня подготовки к вступительным экзаменам, мы с Аликом Зеликовским весь день решали задачки из задачников Сканави и Балаша). Я шел, думал о стройной Майке Гиперборейской из 10-го Б и курил сигарету «Флуераш». Словом, жизнь удалась!
Когда я приблизился к бюсту Пушкина в центре парка, я увидел еще одного человека. Одет он был в какие-то непонятные болтающиеся брюки, под пиджаком (который был на два размера больше чем нужно) не было рубашки, одна майка. Человек был мертвецки пьян, из кармана пиджака торчала бутылка дешевого столового вина «Вин де Масэ», вместо пробки заткнутая скрученным обрывком газеты. Человек этот обнимал одной рукой колонну, на которой стоял бюст Пушкина, и ловил равновесие. Есть такая степень опьянения, при которой человек еще может поймать равновесие, но уже не в состоянии удержать его. Его ноги и голова остаются в общем и целом неподвижными, а вот бедра двигаются по траектории, которую в народе называют «броуновским движением».
— Дай. Закурить. — делая большие паузы между словами, сказал мне ловящий равновесие человек, когда я с ним поравнялся.
Я охотно полез в карман за пачкой «Флуераша», ощущая, помимо вышеупомянутой свободы, то, что все мы под этим звездным небом братья. Две вещи на свете наполняют наши души священным трепетом – звездное небо над головой и моральный закон внутри нас. И потому все мы должны, как буддийские монахи, всегда приходить на помощь, давать друг другу закурить и всё такое.
Ловящий равновесие человек принял от меня сигарету, я услужливо чиркнул для него спичкой, и он прикурил, закрывая огонек от ветра руками, измазанными чем-то красным.
— Ты настоящий человек, — сказал мне человек после первой затяжки, — настоящий, как этот самый, как его… Забыл фамилию… Как Гастелло? – спросил он меня.
— Как Мересьев, — подсказал я со знанием дела (я готовился, как было сказано, к вступительным экзаменам, и «Повесть о настоящем человеке» Полевого проштудировал досконально).
— Точно! – с уважением ответил незнакомец. — Ты настоящий, как этот Мересьев. Не то, что эта еврейская гнида пять минут назад! Идет весь из себя такой важный, а его жена семенит за ним, как каракатица.
Мой новый знакомец отпустил колонну с бюстом Пушкина, и несмотря на заторможенную координацию, довольно похоже изобразил походку каракатицы.
— Я ему говорю, дай закурить! – продолжил свой рассказ незнакомец. — А он мне отвечает, мол, пойди проспись!
— Ну, я ему и дал бутылкой по голове, — легко продолжал свой рассказ мой ночной встречный.
(Услышав это, я похолодел.)
— Ну, он и упал со второго этажа, — складно продолжал мой собеседник, выпустив изо рта сигаретную струю, — кровь была от пятого до первого!
(Тут я с облегчением и радостью понял, что незнакомец стебется.)
— А ты молодец, — продолжал человек, — не пожалел сигарету для бедного художника.
— А вы художник? – спросил я.
— Ну да, — ответил незнакомец.
— Я – Жордан Эминеску-Гопо, великий русский художник. Великий русский художник! Мне сейчас заплатили за картину, и я ушел в запой! – объяснил мне Жордан свое поведение. Пью, курю, как положено!
— А о чем ваша картина? — спросил я.
— А вон она! – указал художник на огромную инсталляцию, во всю стену соседнего пятиэтажного дома. На картине было изображено красное знамя (я тут же понял, чем были измазаны руки Жордана), голубь мира, Леонид Ильич Брежнев, рабочие, крестьяне и пионеры с горнами. Наверху было крупными буквами написано: «Мир, труд, май!»

-2 серия-

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Однажды (десять лет спустя после только что описанного эпизода) я шел по пустынным (в этот полночный час) улочкам Тель-Авива. Я шел неспешно, испытывая необычайное, замечательное чувство свободы. Теплая майская ночь, я недавно получил (на целых три года) позицию постдока в Тель-Авивском университете, и вот вышел пройтись перед сном (после очередного дня работы над быстрым алгоритмом решения задачи Нехари-Такаги). Я шел, думая что-то там о тёплицевых матрицах. Курить я давно бросил, но в кармане у меня было припасено яблоко сорта «Голден делишиоз». Словом, жизнь удалась!

Я шел своим обычным маршрутом, в Рамат-Гане, вниз по улице Бялика (с её ярко светящимися витринами лавочек), до площади Рамбама, а потом назад, но уже по улице Герцля (тоже ярко залитой электрическим светом).
Когда я дошел до площади Рамбама, то увидел, как от фонтана в центре площади «отделилась» фигура человека (а стало быть, я был здесь, на улицах ночного Рамат-Гана, не одинок). Человек этот был одет в какие-то непонятные болтающиеся брюки, под пиджаком (который был на два размера больше, чем нужно) не было рубашки, одна майка. Из кармана пиджака торчала бутылка дешевого столового вина, вместо пробки заткнутая скрученным обрывком газеты.
Словом, я сразу узнал в нем своего давнего знакомца, художника Жордана Эминеску-Гопо, мертвецки пьяного и на этот раз. Помимо «броуновского движения», в его походке было еще что-то странное: он шел нетвердо, неестественно широко расставляя ноги.
— Закурить не найдется? – хриплым голосом обратился ко мне Жордан, разумеется, не узнавая меня.
— Я бросил курить, — ответил я и вручил своему ночному встречному яблоко «Голден делишиоз».
Жордан тут же вгрызся в него до середины, и, чавкая, сообщил мне, что я – настоящий человек.
— Ага, как Мересьев, — поддержал я разговор.
— Точно, как Мересьев! – воскликнул Жордан. — Ты настоящий, как он! Не то, что эти евреи из Бней-Брака (тут Жордан указал рукой в направлении ультрарелигиозного района, расположенного по соседству с нашим вполне светским Рамат-Ганом).
— А что, евреи из Бней-Брака, — спросил я своего старого знакомца, — по-прежнему не дают закурить?
— Хуже, — отвечал Жордан, — они аванса не платят, суки. Не верят честному слову великого русского художника, мля!
— А что вы для них пишете? – спросил я.
— Я уже почти закончил большую инсталляцию, — ответил Жордан, — портрет любавического ребе Меира Шнеерсона, размером с пятиэтажный дом. Масштаб, мля! Осталось только надпись сверху сделать на иврите и по-русски: «????? ??? ??? ????. Добро пожаловать, Мессия!»
— Работы осталось с гулькин нос, — продолжал рассказывать великий русский художник, — а они все равно не платят.
С этими словами Жордан (широко расставив ноги), сделал еще один шаг по направлению ко мне и схватил меня за руку.
— Но ты представляешь! – продолжал Жордан, уже давясь от смеха. — Представляешь, эти евреи дают тебе 600 шекелей, если ты себе сделаешь обрезание. Представляешь?
Эта фраза объяснила особенности походки моего ночного встречного, объяснила его широко расставленные ноги.
— Так что, — говорил Жордан, продолжая давиться от смеха, — заграница заграницей, а все идет путем! Пью, курю, как положено!

-3 серия-

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Однажды, теплым майским вечером (двадцать лет спустя после эпизода, описанного во второй серии) я шел, с книжкой в руке, по вечернему Манхэттену, испытывая необычайное, замечательное чувство свободы. Жизнь удалась!
Возможно, этим удивительным ощущением свободы я был обязан тому, что оказался в Нью-Йорке совершенно неожиданно: за день до эпизода (о котором я собираюсь рассказать), мне позвонили мои старые добрые школьные друзья, Алик Зеликовский и Майка Гиперборейская. Они, оказывается, неожиданно решили укатить во Флориду, на какое-то мероприятие своей любимой демократической партии, и у них возник естественный вопрос, а не надоела ли мне моя глухомань? Не хочу ли я пожить две недельки в их новой квартире на Манхэттене, поливать их цветы, выгуливать их собаку утром и вечером, а в остальное время наслаждаться жизнью большого города? Долго уговаривать меня не пришлось, и вечером того же дня, забрав у портье оставленный мне ключ, я уже обустраивался в их квартире, расположенной неподалеку от Центрального Парка. Поразила меня невероятных размеров спальня с высокими потолками и огромной (размера «калифорния кинг») кроватью. Возле кровати, на майкиной тумбочке, лежала раскрытая книга Хиллари Клинтон, а с другой стороны кровати, на тумбочке Алика, – книга Билла Клинтона, заложенная закладкой с эмблемой магазина Барнс энд Нобле.
Следующим утром, выгуляв собаку и полив цветы, я отправился поискать, где бы позавтракать, прихватив с собой книжку «Моя жизнь» Билла Клинтона.
Не буду описывать весь день, скажу лишь, что, когда начинало темнеть, я, уже успевший порядком подустать, приближался к украинскому району в нижнем Манхэттене, намереваясь заглянуть на какое-то чтение в KGB bar на 4-й улице. Прежде чем перейти к рассказу о том, что случилось дальше, я вначале вкратце опишу (зачем-то) свои чувства и мысли.
Три вещи на свете наполняют наши души священным трепетом – звездное небо над головой, моральный закон внутри нас и Нью-Йорк.
По поводу морального закона и звездного неба уже наговорено столько и столькими, что мы в это дело лучше вдаваться не будем, а перейдем прямиком к Нью-Йорку. Каждый из живущих за пределами этого удивительного города обладает двумя инкарнациями, обычной и нью-йоркской. В обычной жизни многие из нас делают карьеру, интригуют против сослуживцев, злоупотребляют алкоголем, курят, изменяют женам. Другие вступают в армию спасения и кормят там супом бездомных. Третьи посвящают свою жизнь доказательству гипотезы Пуанкаре. Но стоит любому из нас приехать в Нью-Йорк и оказаться среди этого неописуемого человеческого столпотворения, как мы мгновенно забываем о том, кто мы и откуда. Оказавшись в этом муравейнике, мы вдруг ощущаем всю условность, всю бессмысленность наших дневных усилий, всю бренность нашего земного существования. Мы бредем по улицам среди миллионов точно таких же людей, как и мы, с точно такими же стандартными чувствами, мыслями, проблемами. Чем мы отличаемся от других? Мы все чистим зубы одной и той же зубной пастой колгейт, едим ту же яичницу с беконом на завтрак, пьем тот же кафе-латте-макиато в том же старбаксе, от головной боли принимаем тот же ибупрофен. С этими мыслями я шел по 2-й авеню, отрешенно глядя на бесконечный поток желтых такси, на парня в коричневой спецодежде почты UPS, доставляющего посылку; на девушку со слезами на глазах, трагически кричащую кому-то в свой мобильник «я люблю, я люблю тебя!»; на африканца, разложившего на столике возле проезжей части свой товар: женские сумки и поддельные ролексы; на лысого толстяка, сидящего в баре у окна и опустошающего кружку с пивом. Я шел сквозь толпу людей, которых я никогда в жизни не встречал и которых никогда более не встречу…
И тут я увидел его. Жордан Эминеску-Гопо сидел на углу 2-й авеню и 4-ой улицы, рядом с ним стоял мольберт, на асфальте лежали мелки, краски, кисти. Рядом с ним были выставлены два гротескных рисунка, на одном был изображен Вуди Аллен, а на другом – Жерар Депардье. Словом, все говорило о том, что художник занимался тем, что писал экспресс-шаржи для прохожих. Одет Жордан на этот раз был вполне опрятно: джинсы, кожаный пиджак, футболка с надписью KGB bar. Успевшую изрядно полысеть голову венчала цветная еврейская ермолка.
— Если не ошибаюсь, — радостно обратился я к художнику, — Жордан Эминеску-Гопо?
— Садись, — ответил мне Жордан, ничуть не удивившись, — моя настоящая фамилия Эминович-Гопман. В любом случае, раз ты меня знаешь, напишу-ка я для тебя экспресс-шарж бесплатно.
Я охотно присел на предложенный мне складной стульчик, и Жордан приступил к делу.
— Вы не попросили у меня закурить, — с улыбкой констатировал я.

— Давно бросил, — отвечал Жордан, глядя попеременно то на меня, то на свой лист, — не курю и не пью тоже, печень уже не та. Диета Аткинса, здоровый образ жизни, — продолжал он, — два раза в неделю хожу в фитнесс клуб, словом, все как положено!
— А что я здесь сижу, — говорил Жордан, — это так, иногда, для души. Помнишь разговор Кикабидзе и Мкртчяна в фильме «Мимино»? «- Летчик? – Иногда. Вообще-то я эндокринолог».
— Вы изменили профессию? – спросил я.
— Да, у меня свой салон красоты, — отвечал Жордан, — если ты у меня сделаешь себе педикюр, то маникюр – в подарок, бесплатно! Мы, евреи, — продолжал Жордан, — называем такие «мероприятия», такие скидки мивцой. Заходи! Это здесь неподалеку, на углу 5-й улицы и 3-й авеню, называется Financial Adviser’s Beauty Parlor.
— Да? Необычное название, — удивился я.
— Ничего удивительного, — отвечал Жордан, — я ведь и есть финансовый эдвайзер. Я окончил курсы и сдал экзамен на CFP — Certified Financial Planner! Я также член of National Association of Personal Financial Planners. Так что пока я делаю клиентке тритмент ее ногтей, мы не теряем времени даром и проходимся по её финансам. Я смотрю на её цели, на её возраст, на её желание рисковать и определяю для неё наилучшую стратегию финансового планирования.
— А по вечерам вы выходите сюда, — спросил я Жордана, — чтобы вспомнить былое и отдохнуть душой?
— Нет, сюда я хожу только по выходным, — отвечал Жордан, — а в будние дни по вечерам я немного подрабатываю нейрохирургом. Сам ведь знаешь, многим нашим евреям не грех мозги подправить…
— А сюда, рисовать по мелочам, — повторил Жордан, — я хожу только по воскресеньям. Куда мне еще податься? Мир большого искусства для меня закрыт, интриги, наветы – этим людям нельзя верить! А ведь моя инсталляция выставлялась в MOMA — Museum of Modern Art! Но через два дня ее сняли.
— Сняли? Почему? – удивился я.
— Я сделал для них монументальную скульптуру Брежнева, целующегося с любавичским ребе, с Меиром Шнеерсоном, — отвечал Жордан, — мощно получилось, публика так и валила, пресса была хорошая. Но через два дня они ее убрали, им настучали, что точно такую же скульптуру (размером с пятиэтажный дом) сделал 20 лет назад Оскар Нимейер, и она стоит на центральной площади Рио-де-Жанейро!
— Короче, обвинили в плагиате, — продолжал Жордан, — и мне теперь в большое искусство дорога заказана.
— Скажи, — спросил Жордан с досадой в голосе, — ты когда-нибудь слышал о том, что в Бразилии есть скульптура целующихся Брежнева и Меира Шнеерсона? Кто об этом знает? И это не я у него украл, а он у меня! Я такое писал в СССР 30 лет назад, за десять лет до этого Нимейера! Но теперь уже никому ничего не докажешь…
Пока Жордан рисовал меня, я пытался понять, что же так неуловимо изменилось в нем, куда исчез прежний блеск в его глазах, почему его веселый когда-то стёб утратил прежнюю легкость? Вместо прежней бесшабашности, — думал я, — в Жордане, возможно, начала угадываться какая-то ожесточенность, что ли…
— Так, картина окончена, — сказал Жордан, сворачивая свою работу в трубочку, — с тебя 35 долларов!
— Но вы же говорили, что это бесплатно, — растерялся я.
— Картина бесплатно, — запальчиво сказал Жордан, — а за рамку – 35 долларов. Бери, такие рамки в магазине стоят все 70, я за полцены отдаю!
Поколебавшись, я достал из бумажника деньги.
— А ты где в Нью-Йорке остановился? – спросил меня Жордан, принимая деньги, но не передавая мне картину.
— Upper East Side, — ответил я.
— Так! – сказал Жордан. — С тебя еще 40 долларов за тубус! Без тубуса ты помнешь мое творчество, пока доберешься до своего Ист-Сайда!
THE END

-4-

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Фильмик наш на этом эпизоде заканчивается, и я хочу лишь добавить, в заключение, одно замечание исторического характера. Картина Жордана (на которой изображены на фоне красного знамени с серпом и молотом Брежнев, Меир Шнеерсон и ваш покорный слуга с книгой Билла Клинтона), картина эта настолько понравилась Майке и Алику, что они конфисковали ее у вашего покорного слуги. Она и теперь висит в столовой их квартиры, расположенной неподалеку от Центрального парка.

 

Гений и гадалка. Мелкий случай из личной жизни.

-1-

Несколько лет назад я начал работать с одним гениальным, по общему мнению, математиком, который был в то время свеженьким эмигрантом, только-только поселившимся на Брайтон-Бич.
— Как жалко, — говорили мне мои русскоязычные коллеги, узнавшие о нашем сотрудничестве, — как жалко, что Семен Абрамович поселился на Брайтоне. В этой-то эмигрантской клоаке!

-2-

Сотрудничество наше началось на одной из конференций, в Вирджинии, в колледже Вильяма и Мэри.
После ланча в одном из местных ресторанчиков (которых полно в историческом центре Вильямсбурга) мы с С.А. побрели назад в университет.
— Семен Абрамович, — сказал я весело, — а правда ли, что вы гений?
— Правда, — коротко ответил С.А., — и мне очень нравится то, что вы это поняли сразу. Не то, что этот Минкус, подошел ко мне вчера после доклада и говорит, мол, мощный доклад. Ты, говорит, все-таки более сильный математик, чем я. Ха! Он только сейчас это понял! Забавно было слышать такой комментарий от такого слабенького математика!
— Разве Минкус слабый? Он же необычайно сильный! – попробовал было возразить я.
— Ну, смотря с кем сравнивать, — ответил С.А., — но в целом он слабоват, примерно уровня NN и MM (он назвал имена двух корифеев).

-3-

— Вадим! – перешел С.А. к делу, — раз вы понимаете, с кем вы имеете дело, понимаете, что я – гений, то давайте поработаем вместе над какой-нибудь статьей, хотите?
— Хочу, — коротко ответил я.
— У меня есть задача, — сказал С.А., — и тут же обрисовал проблему, тематика была для меня новой.

-4-

Спустя несколько дней, когда мы уже вернулись с конференции по домам, я позвонил своему новому соавтору.
— Уже поздно, и я математику обсуждать не буду, — резко ответил С.А.
— Но ведь всего 8 вечера, — удивился я.
— Вот, а я никогда не работаю после часу дня, — ответил С.А., — у меня режим. Мне 75 лет, и я все еще в великолепной форме. И все благодаря режиму, который я нарушил лишь раз в жизни!
— А что заставило вас его нарушить? — спросил я.
— Это было много лет назад, на конференции в Черноголовке, — начал свой рассказ С.А., — поселили меня в одном номере со Шмульяном. В девять вечера я, согласно режиму, начал укладываться спать. Лежу, ворочаюсь, не могу заснуть, потому, что Шмульян не выключил настольную лампу, сидит, стулом трещит, бумагу переводит какими-то там своими выкладками. Я не выдержал:
— Шмульян! – говорю. — Ты над какой задачей работаешь?
Он показал. Ну, я написал ему решение и пошел спать!

-5-

— Семен Абрамович! – сказал я. — А давайте вы со мной, как со Шмульяном? Давайте вы сейчас ответите на мой вопрос, а потом займетесь своими делами?
— Так, Вадим! – ответил С.А. — Вам меня не убедить, я очень упертый. Вот, знаете, я провел годы войны в Ташкенте, в эвакуации. Нас было четверо еврейских мальчиков из Одессы, и в школе местные нас сразу стали бить. Трое тогда бросили школу, а я подумал, что для меня важнее, обучение или же синяки? И я решил, что обучение. И четыре года я ходил в школу, где меня каждый день били! Словом, у меня такая закалка, что вам меня не согнуть. Потерпите до завтра.

-6-

За месяц совместной работы (я – в Бостоне, он – на Брайтоне) мы очень продвинулись, сразу две статьи гениально летели к концу.
— Все-таки, как ни крути, — сказал я С.А. в ходе одной из наших телефонных дискуссий, — а работа через имэйл замедляет дело.
— Так приезжайте ко мне на недельку, — предложил С.А., — и за это время мы наши две статьи доведем до ума.
— Отлично! — сказал я. — Замечательно! Я могу приехать уже в эту пятницу.
— И чтобы мне никаких гостиниц! – сказал С.А. — Mы вам выделим целый этаж в нашем доме! Вас устраивает целый этаж?
Целый этаж меня устраивал, и в пятницу вечером, как и было договорено, я уже парковался возле указанного адреса на Брайтоне.

-7-

— Заходите! – радушно-приказным тоном сказал мне С.А., открывая скрипучую дверь. — Заходите и знакомьтесь!
Меня представили Фаине Александровне, жене С.А., его дочке Рите и зятю Владимиру. Домик был небольшой, было ему лет 100, не меньше. Владимир с Ритой обитали в крохотной комнатке на первом этаже, родителям была отведена такая же комнатка на втором. Меня же собирались уложить в кладовке на чердаке.

-8-

— Вы приехали как раз вовремя! – веско сказал С.А.
— Сейчас 8:30! Фаина Александровна успеет покормить нас ужином, а в 9:00 мы будем укладываться спать! Режим!
Поужинали мы пустым чаем в стаканах с подстаканниками и печеньем «Юбилейное» фабрики «Большевик».

-9-

— Теперь пойдемте! – приказным тоном сказал мне С.А. — Покажем вам ваши хоромы. Впятером мы поднялись по скрипучей лестнице на чердак, где мне было постелено на топчанчике возле косой стены.
С.А. стоял торжественно, демонстрируя своим видом, что вопрос моего ночлега принципиально решен. А детали уже не имеют существенного значения.
Фаина Александровна, видимо, отвечала как раз за детали: быстрыми движениями она разгладила складки на покрывале кровати.
— Я вам постелила с пододеяльником, — сказала мне она, — я не понимаю эту американскую моду класть одеяло поверх еще одной простыни. Она же всегда сбивается в сторону, они что же, этого не понимают?
Дочка С.А. Рита посмотрела на меня извиняющимся взглядом.
— Мама, – сказала она устало, — ну, сколько можно критиковать Америку? Это великая страна! Американцы на луну полвека назад еще летали! Они знают, что делают!
Зять С.А. Владимир, полный мужчина двухметрового роста, с сомнением на лице подошел к топчанчику и для проверки его прочности легко нажал на него сверху обеими руками. Весил Владимир, видимо, немало, и от его нажима топчанчик немедленно разлетелся на комплектующие. Отскочили все четыре ножки, отлетели все боковые стенки, упало на пол основание. Болты, скобы и гайки разлетелись во все стороны по всему чердаку.

-10-

— Так! – сказал С.А. — Так, Володя! Чему я тебя учил, когда ты был моим аспирантом? Чему? Никогда не суетиться!
Володя выглядел сконфуженным, Фаина Александровна — испуганной, а на лице Риты я видел работу мысли и какие-то колебания. И лишь один С.А. не терял оптимизма.
— Так! – бодро сказал он. — Как будем решать проблему?
— Да вы не беспокойтесь, — засуетился я, — я в гостинице переночую.
— Никаких гостиниц! – отрезал С.А. — Забудьте о гостиницах!
— Итак, где мы разместим Вадима на ночь? – по-математически четко поставил он вопрос своим домочадцам. — Где? — повторил он требовательно. — Времени на раздумья нет!
— Ирина уехала на 10 дней во Флориду, — после паузы произнесла Рита, — мы можем дать Вадиму ключи от ее квартиры.
— У Иры вам понравится, — сказал мне все еще сконфуженный Владимир, — она живет в высотке в центре Манхэттена, и там с крыши такой вид на Нью-Йорк! Это что-то!
— Дело! – заключил С.А. и повернулся ко мне. — Жду вас завтра в 9:00 утра. А сейчас – спать!

-11-

Когда я усаживался в машину, чтобы ехать на Манхэттен, меня догнал все еще сконфуженный Владимир.
— Вот, возьмите с собой! – сказал он, вручая мне бутылку сладкого вина «Манишевич».
— Там, в Ирином доме, — пояснил он, — можно подняться с бокалом на крышу и смотреть на Нью-Йорк, потягивая вино. This is what I call living! Живут же люди!

-12-

Через сорок минут я уже открывал пластиковой карточкой ворота в подземный гараж под Ириной высоткой, потом поднялся на лифте на ее 42 этаж.

-13-

Крохотная Ирина квартирка была плотно уставлена ярко-красной сверкающей нью-йоркской модерновой мебелью так, что не повернуться. Я сразу почувствовал себя словно в кабине звездолета, направляющегося к Альфа Центавра.

-14-

Через несколько минут, держа в руках бокал и бутылку Манишевича, я уже поднимался в лифте на крышу дома. Вспоминая при этом старый фильм «Уолл-стрит», который я видел еще в детстве. Этот фильм, эта жестокая, жестокая, жестокая жизнь на Уолл-стрит произвели тогда на меня сильнейшее впечатление. В фильме (впоследствии все мы видели это клише много раз) герои приходят домой после напряженного рабочего дня, выходят с бокалом вина на балкон или крышу небоскреба, ничего не говорят, только задумчиво смотрят вдаль на сияющий и переливающийся огнями в ночи Манхэттен. Время от времени они потягивают вино из бокала, после чего опять задумчиво глядят на ночной город, не произнося ни слова.
Поднявшись на крышу, я подошел к парапету, налил себе в бокал Манишевича, пригубил и задумчиво посмотрел на сияющий электрическими огнями город. Рядом со мной, возле парапета, стояло еще несколько десятков жильцов, все они тоже молча потягивали вино из своих бокалов, отрешенно глядя вдаль.
— Эх! – по-русски сказал, обращаясь ко мне, человек, стоящий справа. — Эх! В детстве я смотрел фильм «Уолл-стрит», — продолжал он, — и не мог даже и предположить, что когда-нибудь и я буду вот так же стоять на крыше небоскреба и смотреть на ночной Манхэттен. С этими словами он отвинтил крышечку плоской фляги с эмблемой «Гвардия» (красное знамя и красная звезда), и сделал хороший глоток чего-то крепкого.
— Меня зовут Григорий, — сказал он, — но ты можешь звать меня просто Гриша.
— А вы в квартире Ирины остановились? – тоже по-русски спросила меня девушка, стоящая слева. — Надолго к нам?
Вскоре выяснилось, что все 20 или 30 человек на крыше были русскими иммигрантами, и на всех без исключения фильм «Уолл-стрит» оказал в детстве сильнейшее впечатление.
Мне был учинен допрос с пристрастием, и вскорости всем на крыше было известно о том, где я родился, кем работаю, мое семейное положение, количество детей, какая у меня машина, надолго ли я приехал в Нью-Йорк и с какой целью.
— Меня зовут Оля, — сказала мне девушка слева, — а можно вас попросить захватить меня завтра утром с собой на Брайтон? Машины у меня нет, — стесняясь, добавила она, — а я, опять же, хотела бы немного пошопаться в русских магазинах.

-15-

Утром, по дороге на Брайтон, Оля объяснила мне, что в их здании, опять же, живут очень-очень богатые люди, у каждого по два мерседеса и по даче во Флориде. И опять же, огромные, огромные квартиры. Это очень, очень престижный дом, — добавила Оля.
А 10 лет назад мэрия заставила их переоборудовать подсобные помещения на каждом этаже в крохотные квартирки. И в этих квартирках поселили их, очередников на субсидированное жилье, по 8-й программе. Так, наряду с миллионерами, в доме появились бездомные и малоимущие, в основном русские иммигранты.

-16-

Оля трещала не умолкая, и вскорости я уже знал все о ее жизни. Знал о том, что с тех пор как она получила квартиру на Манхэттене, у нее нет отбоя от ухажеров. И все серьезные, достойные ребята. У кого своя парикмахерская, у кого ремонт обуви, есть и инженеры, и программисты. Есть даже и люди, работающие на штат, у этих есть все бенефиты и страховки. Опять же, все достойные люди.
Но любовь зла! Любовь зла! И она, Оля, на свою беду полюбила какого-то шалопая на 14 лет моложе ее, и вот уже два года, как она не может заставить себя выйти из этих бесперспективных отношений! Не может заставить себя! При том, что Валера ее не любит, он ее использует и разводит на деньги. Стоит ей, Оле, подкопить долларов восемьсот, как Валера тут как тут, ночует у нее, клянется в любви. У них такой секс, сумасшедший просто! А когда деньги кончаются, он тут же уходит к какой-нибудь молодой шалаве. Но всегда возвращается! И она не может не принять его назад! Любовь зла! И из-за этой гребаной любви она, Оля, сидит сейчас на мели без копейки денег.

-17-

— Оля, — сказал я своей спутнице, когда мы наконец добрались до Брайтона, — у меня очень мало времени. Не подскажете, где я могу тут быстро позавтракать?
— Да везде практически, — ответила она, — тут за углом есть хорошее кафе. Идемте, я вам покажу.

-18-

Мы вышли из машины и тут же натолкнулись на перегораживающий тротуар стенд с надписью «ХЕРОМАНТИЯ» (через «Е») и с пояснением маленькими буквами: «Гадаю по руке». Еще ниже было добавлено от руки «Прейскурант – 5 долларов». Оля оживилась.
— Пять долларов за судьбу! – сказала она. — Копейки! У нас на Манхэттене, опять же, за это берут вплоть до пятидесяти! Вплоть до пятидесяти!
Мы заглянули в открытую дверь, возле которой был выставлен стенд, и увидели узкую лестницу, ведущую на второй этаж.
— Я одна боюсь, — сказала Оля, — пойдемте со мной? Это быстро. А потом я покажу вам кафе «Глечик».
Мы поднялись по скрипучей вонючей лестнице наверх, на втором этаже было 4 двери, судя по всему, в жилые квартиры. Оля постучала в первую, нам открыла нечесаная немолодая женщина в ночной рубашке через которую просвечивало голое тело.
— Вы гадаете по руке за пять долларов? – спросила ее Оля.
— Я гадаю по картам таро за 50 долларов, — ответила гадалка.
— Но там внизу написано «по руке» и «за 5 долларов», — возразил я, сконфуженно улыбаясь.
Гадалка внимательно посмотрела на меня.
— Это твоя Acura с бостонскими номерами запаркована там внизу? – спросила она.
— Да, — ответил я.
— Кем ты работаешь? – спросила гадалка.
— Профессором университета, — ответил я.
— Что преподаешь? – спросила она.
— Математику, — ответил я
— Как тебя зовут? – спросила гадалка.
— Вадим, — ответил я.
— Вадим, там внизу, на стенде опечатка, — сказала она, — я гадаю по картам таро за 50 долларов.
— Пошли отсюда, — сказала мне Оля.
— Я бы на твоем месте далеко не уходила бы, — неожиданно сказала ей гадалка.
— Почему? — спросила Оля.
— На тебя наложили сглаз, — ответила ей гадалка, — уйдешь и погубишь себя.
Оля заколебалась.
— Пойдем? – спросил ее я.
— Хочешь, бесплатно погадаю? – предложила Оле гадалка.
Они уселись за небольшой столик, я остался стоять у двери. Гадалка выбросила первые две карты.

— Я вижу любовь, — сказала она и выбросила еще одну карту. Потом еще одну. Потом еще одну.
— Я ничего не понимаю, — сказала она. – Кем вы приходитесь друг другу?
— Никем, — ответил я.
Она выбросила еще одну карту.
— Между вами нет никакой связи! – воскликнула она. — Вы друг другу никто!
— Мы знаем, — ответил я. — Мы познакомились только вчера вечером.
Гадалка успокоилась.
— Он намного моложе тебя, лет на 10-15, — она повернулась к Оле.
Оля онемела от изумления.
— Он не любит тебя, — продолжала гадалка, — он тебя использует и разводит на деньги.
— Ты должна выгнать его и не принимать назад, — говорила гадалка, не обращая внимания на остолбеневшую Олю, — но без моей помощи ты этого не сможешь сделать никогда.
— Почему? – спросила Оля, глядя на гадалку покорным взглядом, полным восхищения.
— Тебя кто-то сглазил два года назад, — ответила гадалка, — и только я могу отвести эту порчу.
— Хорошо, — сказала Оля.
— Мы сделаем два апойнтмента, — сказала гадалка, — приходи во вторник, в 11:30. И принеси 800 долларов.
— И что будет во вторник? – спросила Оля.
— Будем ставить диагноз, — ответила гадалка, — кто навел порчу, какую, когда. И тогда будет ясно, как ее отводить.
— А не дорого ли, 800 долларов? – спросил я с иронией. – Всего-то и делов, порчу снять. Нельзя это, скажем, за 25 долларов сделать?
— Вадим, — сказала мне гадалка, — не надо иронизировать. Это судьба, это не шутки. Там надо будет куклу сделать, одни материалы 750 стоят.
— Не проблема, я где-нибудь найду 800 долларов! – быстро сказала Оля, — а это точно поможет?

-19-

Вечером, после длинного дня работы, я добрался до моей квартиры на Манхэттене. Наскоро перекусил тэйкаутом из русского кафе на Брайтоне, взял бокал и бутылку Манишевича и отправился на крышу.
— Вадим! – тут же обратилась ко мне какая-то девушка. — Меня зовут Таня. Оля мне все рассказала! Можно я завтра с вами к гадалке на Брайтон поеду?

-20-

Назавтра я привел Таню к гадалке, та долго смотрела на нас проникающим насквозь недоумевающим взглядом. Видимо, пытаясь понять, как Оля за 24 часа превратилась в Таню. Наконец ее взгляд погас, надо полагать, она что-то для себя уяснила.
Взяв у Тани 50 долларов за гадание, она выбросила первые две карты.
— Я вижу любовь, — сообщила она и выбросила еще одну карту.
— У него японская машина, — добавила она и посмотрела на меня долгим изучающим взглядом сообщницы. – Японская машина, Лексус. А может Аcura?
— Он не из Нью-Йорка. Может, из Коннектикута. Или из Бостона, может?
— Он изобретатель. Или ученый. Или профессор университета?
— Его имя начинается на «В». Может, Владимир. А может, Вадим?

-21-

Слава о гадалке с Брайтон Бич распространилась по всему Манхэттену, и на следующий день у нее побывали «от Вадима» Наташа, Лена, Марина и Аня с моей крыши. Оказалось, что не только Тане, но и им всем было нагадано, что их судьба тесно связана с математиком из Бостона, приехавшим в Нью-Йорк на японской машине.

-22-

Через неделю обе статьи с С.А. были закончены, и я покидал Нью-Йорк. Гриша, Оля, Таня, Наташа, Лена, Марина и Аня спустились вниз с крыши, они стояли возле стеклянных дверей высотки и махали мне вслед.
По дороге домой в Бостон я заехал на Брайтон, отдать ключи от Ириной квартиры и еще раз попрощаться с Семеном Абрамовичем и Фаиной Александровной. Возле их дома свободной парковки не было, и немного покрутившись по окрестностям, я запарковался как раз напротив «нашей» гадалки. Она словно знала об этом.
— Вадим, — сказала она, выглянув из окна на втором этаже, — поднимись ко мне на минуту. Я хочу тебе погадать.
— Я не верю в гадание, — ответил я ей, но все же почему-то поднялся наверх по уже знакомой скрипучей лестнице.
— Садись, — сказала гадалка, — это on the house, бесплатно. – Мне самой интересно.
Она выбросила две карты, потом еще две.
— Ничего не понимаю, — сказала она.
— А что там? — полюбопытствовал я.
— Нет никакой ясности, — ответила она, — одни сплошные противоречия. То одно, то другое.
Она выбросила еще две карты, потом еще несколько, потом еще несколько.
— Одно я тебе могу сказать, — наконец сказала она, переходя на английский, — don’t overanalyze!

-23-

Интересно, что она хотела этим сказать?

 

 

 

0 Проголосуйте за этого автора как участника конкурса КвадригиГолосовать
*
  1. Slaveyko на 16.06.2017 из 15:49

    Это удивительно!
    Я всегда думвл, что математиков занимают абстракции далекие от людей.
    С большим интересом почитал бы что-то по математике этого автора.
    Г

Написать ответ к Slaveyko

Маленький оркестрик Леонида Пуховского

Поделись в соцсетях

Узнай свой IP-адрес

Узнай свой IP адрес

Постоянная ссылка на результаты проверки сайта на вирусы: http://antivirus-alarm.ru/proverka/?url=quadriga.name%2F