МАРК КОТЛЯРСКИЙ. Смутная обреченность любви
Театральная фантазия в джазовых ритмах
Действующие лица
Ян – известный израильский журналист, элегантный, уверенный в себе мужчина, лет 45-ти, с серьезным внутренним миром, но – в то же время – его отличает некое качество – легкость. Недаром его любимый рассказ – «Легкое дыхание» Бунина. Он готов часами напролет рассказывать о том, как из «миража, из ничего, из сумасбродства своего вдруг возникает чей-то лик», чей-то локон, чей-то взгляд, легкий, как облако. «Легкое дыхание» — это принцип его жизни, потому он не понимает тяжелых, вечно ворчащих на свою жизнь людей обоего пола, потому он даже в самые тяжелые моменты своей жизни, когда – кажется – жизнь завораживает своей жестокостью и непредсказуемой губительностью – вот почему даже в эти моменты он остается верен своей легкости.
Рахель – коллега Яна, живет в одном из провинциальный российских городов, женщина сорока лет, выглядит молодо, умна, обаятельна, рефлексивна. Способна на совершенно непредсказуемые поступки, но все-таки в какие-то моменты жизни ей не достает решительности, она не в состоянии порвать со своим прошлым.
Важную роль призвана сыграть в постановке – музыка, а именно: джаз. Режиссер волен сам выбирать необходимые мелодии, но, как кажется автору, помимо всего прочего, должен очень часто звучать блюз, джазовые тягучие ритмы, иллюстрирующие настроение героев. В идеале на сцене лучше всего слушалась бы живая музыка…
Кроме того, автор хочет обратить внимание будущего режиссера-постановщика и на т.н. пластический рисунок роли. Это особенно важно, учитывая тот факт, что действие пьесы строится во многом на воспоминаниях главного героя, на переходах от реальности к сновидению и от сновидения к реальности…
Действие происходит попеременно в зале ожидания пражского аэропорта, в квартире героини, в небольшом гостиничном кафе. Оформление сцены при этом не требует особой сложности: зал ожидания может быть оформлен скромной барной стойкой, за которой сидит герой в ожидании своего рейса. Квартиру героини можно обозначить небольшим столиком, который завален бумагами, книгами и фотографиями, двумя стульями и стоящей в углу вешалкой.
Между «пражской историей любви» и следующей встречей героев проходит пять лет, однако нет четкой временной границы, и это обстоятельство также должен учитывать режиссер.
Привычный шум аэропорта. На сцене уголок типичного кафе. Держа в руках чашечку кофе и прижимая трубку мобильника к уху, входит Ян.
Ян (говоря по мобильнику). Шеф, рейс откладывается, я сижу в аэропорту… Пока на четыре часа, но погодка… Ты будешь смеяться – снег, метель, за десять метров ничего не видно. Так в том-то и дело, что только начало ноября, Прага, а погодка, как в январе в Москве… (продолжая говорить, уходит, и тут же возвращается с бокалом вина) Вот-вот, а говорят «глобальное потепление». Скорей уж «глобальное похолодание». Шеф, как мой материальчик? О’кэй? Спасибо! Ну, а как же, рады стараться…, только учти, я посчитал, в моем тексте восемь тысяч знаков! Так что, шеф, пожалуйста, без сокращений,… ну, материал-то классный!!! Короче, шеф, с меня 2 диска… Да, конечно, новых,… прямо с фестиваля… тепленьких… (переспрашивая). Что? Да-да, есть твой любимый «Блюз уходящей любви». (Смеется). Ладно, бай!
Выключает мобильник, пьет кофе, пауза, во время которой начинает звучать музыка.
Ян (вздохнув). Прага, Прага, опять твое колдовство… Опять холодная осень, опять ранний снег и опять задерживается рейс… Просто какое-то дежавю… (отпивая из чашечки, достает портмоне из кармана и смотрит на фотографию). Неужели пять лет промелькнуло? Пять лет. (пауза). Нет, не бывает такого, нельзя войти дважды в одну и ту же реку, нельзя клонировать события, нельзя! (пауза, задумывается). Как она тогда сказала? «Снежинки, кружатся, как мотыльки, под медленную музыку блюза…»… (слушая музыку). Странно… Я все время западаю на ней, как западает клавиша в рояле, как зависает компьютер на определенной операции — казалось бы, ну что тут сложного: перезагрузись, начни сначала, и все пойдет как по маслу; но, увы, есть какая-то то ли неисправность, то ли неиспользуемая опция, и ты вновь и вновь оказываешься в состоянии «зависания», и кажется, что никогда уже не выйти из этого гипнотического круга… (Пауза). А главное – не можешь себе ровным счетом ничего объяснить, как ни пытайся. (грустно). Какая-то смутная обреченность любви!
И тут, как бы в его воображении, появляется Рахель, медленно улыбаясь, идет ему навстречу.
Ян (смотрит на Рахель пристально). Как я познакомился с тобой?
Рахель (замирая). На международном журналистском семинаре в Москве. Ты куда-то торопился после своей последней лекции…
Ян подходит ближе, и теперь они стоят лицом друг к другу. Пауза. Ян молчит.
Рахель (не отрывая взгляда от Яна, неожиданно спрашивает). Вы, кажется, хотели что-то спросить?
Ян (также не отрывая взгляда). Хотел узнать, как Вас зовут…
Рахель (улыбаясь). Рахель.
Ян (цитируя). И служил Иаков за Рахилью семь лет, и они ему показались вечностью.
Рахель (удивленно). Почему же служил?
Ян. Потому что любил… (пауза, после которой Ян пытается сменить тему). Вы внимательно слушали мою лекцию. Понравилось?
Рахель. Да. Особенно Ваши репортерские наблюдения и рассказ о русской журналистике в Израиле…. Удивительно, но…
Ян (неожиданно перебивает ее, глядя на бирку участника семинара). Простите, Вы из города…
Рахель. Да.
Ян встряхивает головой, стоит опешив.
Рахель (удивленно). Что-то не так?
Ян (через паузу). Нет, ничего… (пауза). Просто я тоже там жил когда-то… Какие, однако, бывают совпадения…
Рахель. О чем Вы?
Ян (через паузу). Нет, ничего,…
Рахель (улыбаясь). Какие все же бывают совпадения?!
Ян (растерянно). Да-да… (словно вспомнив вдруг что-то). А знаете, там было такое место, которое называлось «Волчьи ворота»?
Рахель. Конечно, знаю. Самое продуваемое ветрами место в городе. Говорили, что там даже водятся волки. Или шакалы.
Ян. Знаете, ровно через месяц, я должен быть в Вашем городе. Позволите вам позвонить?
Рахель. Конечно. Давайте я Вам запишу свой телефон и e-mail (достает из сумочки блокнот, отрывает листок, записывает свои координаты, затем протягивает листок Яну). Буду рада Вашему звонку. Всего доброго, до свидания. (уходит).
Ян (сокрушенно). Я до сих пор не понимаю, как все это случилось. Но почему все это было именно так…
Снова звучит джаз. Ян стоит некоторое время, задумавшись. Потом словно приходит в себя от наваждения.
Ян. В этом городе я действительно оказался ровно через месяц.
Продолжает звучать джаз, в глубине сцены появляется Рахель. Она как бы комментирует воспоминания Яна со стороны.
Рахель. За это время он мне так и не позвонил. А я, как дура, ждала.
Ян (с досадой). Потерял. Потерял эту чертову бумажку! Перед командировкой перерыл все свои папки с документами, сумки, бумажник, но ничего не нашел. Подумал: «Значит, не судьба… Потом накатила суета, предотъездные хлопоты, сборы… (Пауза, размышляет вслух.) Но что меня и поразило тогда, при нашей встрече, нашем знакомстве, то, что в этом городе у меня была запланирована другая встреча с другой женщиной. (пауза). Вот так этот город, город моего детства, из которого я уехал в молодости, можно сказать, бежал, возник в моей жизни…
Рахель. Мне почему-то стало казаться, что он рядом (пауза). Как такое может быть? (пожимает плечами). Но мне так хотелось услышать его голос, что я вдруг начала заклинать: «Ну, вспомни, вспомни и позвони, вспомни и позвони…»
Ян. Буквально за сутки я устроил служебные дела и стал названивать той, другой, моей давнишней знакомой, но ее телефон молчал…. Я ничего не понимал: буквально за тень до отъезда в командировку мы с ней обо всем договорились. Теперь (набирает номер на мобильнике). молчал телефон, молчал и всё тут! А как же Таллинн? Мы должны были вместе лететь в Таллинн…. (опять набирает номер). Но телефон молчал! Молчали телефоны ее друзей, знакомых! Ни один из телефонов не отвечал на протяжении двух дней! Просто мистика какая-то.
Рахель загадочно улыбается.
И тогда, вечером третьего дня, в последний день командировки, когда за целый день звонков не ответил ни один телефон, я чертыхнулся: «мистика какая-то», и решил спуститься в гостиничный ресторан. Ну, не сидеть же весь вечер в номере. Полез в шкаф за пиджаком: «Чего он у меня там болтается бесполезно, — ворчал я себе под нос, — вот сейчас пойду в ресторан, и черт с ними, со всеми!» И в тот момент, когда, надевая пиджак, я непроизвольно полез в карман, рука наткнулась на какой-то обрывок бумаги… это был… ее номер телефона. Я тотчас бросился накручивать телефонный диск.
Ян. Здравствуйте…
Рахель (берет трубку). Это… Вы?
Ян. Узнали?
Рахель. Конечно, узнала. Вам повезло — вы застали меня в тот момент, когда я собиралась уже выходить.
Ян. Скажите, мы можем сейчас встретиться?
Рахель. Сейчас? Но…
Ян (перебивает ее). Я завтра утром улетаю! (пауза). Что же Вы молчите?
Рахель (прижимает трубку к груди, переводит дыхание). В какой гостинице Вы остановились?
Ян. «Империал».
Рахель. (улыбаясь). Тогда в семь, в кафе у гостиницы…
Снова звучит джаз. Маленькое кафе. Ян сидит за столиком, рассеянно листает книгу, смотрит на часы, и в этот момент появляется Рахель.
Ян (буквально вскакивает с места). Ну, слава Богу. А я уж подумал…
Рахель (не понимая). Что с Вами? В Москве Вы выглядели уверенно и спокойно.
Ян. Возможно. Знаете, у каждого города есть своя энергетика, свое воздействие на людей.
Рахель. А как с нашим городом?
Ян. Он на меня странно действует. Тут происходят непредсказуемые события и я, действительно, что-то разнервничался. (отодвигает стул, приглашая Рахель за столик). Садитесь.
Рахель. Спасибо. И что за события?
Ян (шутливо). Люди пропадают… (делает неопределенный жест рукой). Испаряются….
Рахель (встревоженно) Вы серьезно?
Ян. Да нет, шучу. Я тоже когда-то здесь жил. Вот воспоминания и нахлынули…
Рахель. Давно уехали?
Ян. В студенческие годы. Учился на журфаке в Москве, работал в Питере… Потом, когда рухнул занавес, собрался и умотал в Израиль…
Рахель (цитируя, с иронией). Как сказано в одной миниатюре Жванецкого – «Жалеет страшно…»
ЯН (отвечая в тон). Нет, он не жалеет.
Рахель (видит раскрытую книгу, лежащую на столе, с интересом) Что читаете?
Ян. Стихи Бунина.
Рахель (берет книгу и захлопывает ее). А давайте наугад!
Ян (берет книгу, не глядя, раскрывает ее). Какая строчка?
Рахель. Шестая строчка снизу…
Ян. Я хотел, было, крикнуть вослед:
— Воротись, я сроднился с тобой!
Но… для женщины прошлого нет —
Разлюбила, и стал ей чужой.
Что ж, камин затоплю, буду пить.
Хорошо бы собаку купить…
Рахель (неожиданно). Вы потеряли здесь женщину?
Ян (сначала удивленно смотрит на нее, затем говорит некоторой иронией). Что Вы, наоборот, нашел…
Рахель (через паузу, внимательно смотрит на Яна, словно пытается сообщить нечто важное, граничащее с признанием в любви). Действительно, с собаками одиночества не ощущается. Они вне времени и одиночества. (пауза). А с людьми… Иногда чувствуешь себя одиноко даже тогда, когда рядом с тобой любимый человек. C собаками такого не бывает…
Ян (пытаясь уйти от ее пристального взгляда). Откуда такая «собачья» философия?
Рахель. Я слишком много общалась с людьми в силу выбранной мною профессии…
Ян (пытаясь перевести в шутку). А? «…с тех пор, как я узнал людей, я полюбил собак…»
Рахель. Только немного не так. «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки…»
Ян. Варианты возможны….
Рахель (страстно). Я с детства любила собак. Первую собаку завела, когда мне было тринадцать. Отдрессировала ее по всем возможным видам дрессировки, мы выступали на соревнованиях. Вот мое, видимо, настоящее призвание.
Ян. Но, я надеюсь, это не касается людей? Я имею в виду дрессуру…
Смеются.
Ян. А что же с журналистикой?
Рахель. Ах, это…. В последнее время, похоже, кризис жанра… Не хочется ни с кем общаться. (вдруг) Давайте о чем-нибудь другом…
Ян. Вы разочаровались в профессии или в людях?
Теперь Ян внимательно смотрит на нее. Оба чувствуют взаимное мощное притяжение, но оба словно специально оттягивают развязку.
Рахель (пытаясь уйти от его взгляда, переводя тему разговора). Расскажите лучше об Израиле…
Ян. Об Израиле невозможно рассказать, его можно только увидеть и почувствовать. А почему Вы не уехали?
Рахель (уходя от вопроса). Знаете, я не зря сказала о кризисе жанра…. Мне кажется, что я как-то потерялась…. Я не умею писать о деньгах, и бизнесе, меня не интересуют светские сплетни и как один олигарх обокрал другого. Но публике почему-то нужно именно это. (горячо). Понимаете, именно это!
Ян(вдруг решившись). Давайте выпьем… (касается ее руки). Знаете, о чем я сейчас подумал?
Рахель (разводит руками). Увы, я еще не научилась отгадывать мысли.
Ян. По-моему, меня попутал бес. Или осенил Господь.
Рахель. Странное признание.
Ян. Это еще не все. Самое интересное впереди.
Рахель. Я превратилась в слух. Вы меня интригуете, правда!
Ян (после небольшой паузы, неожиданно для самого себя). Знаете, а давайте махнем в Прагу.
Рахель (опешив). Что? Куда?
Ян. Вы были когда-нибудь в Праге?
Рахель (не может придти в себя, словно не понимая, что произошло). Нет.
Ян. За встречу в Праге? (поднимает бокал с вином)
Рахель (все еще не веря, автоматически). За встречу в Праге…
Она чокается с ним и пристально смотрит ему в глаза. Оба ошарашены, такое ощущение, что оба еще не верят в произошедшее. Фоном начинает звучать джаз, все сильнее и сильнее. Ян вновь возвращается в пражский зал ожидания в аэропорту, а Рахель остается стоять возле столика в ресторане. Они говорят друг с другом, но не слышат друг друга.
Ян. Честное слово, я тогда не понимал, что происходит! Я должен был встретиться с другой женщиной, лететь с ней в Таллинне, и вместе с той, другой, бродить с ней по старым улочкам, поздно вечером целовать ее дымчатые глаза и медленно раздевать ее, как это было не раз во время наших внезапных встреч. Но я уже не хотел ехать в Таллинн. И через две недели, по-прежнему ничего не понимая, летел в Прагу и даже не знал, ждет ли меня там Рахель или нет.
Рахель. За все это время мы только и успели, что переговорить по телефону.
Ян. Я объяснил, в какую гостиницу ей следует прибыть.
Рахель. Но не сказал, когда приедет сам.
Ян. Не сказал, потому что не верил, что встреча состоится.
Пауза, звучит джаз.
Рахель. В Праге мы оказались в конце холодного, на удивление снежного октября.
Ян. И что совершенно неожиданно – во время знаменитого Пражского джазового фестиваля. Джаз звучал повсюду: на улицах, в кафе, он несся из окон домов, проезжающих мимо трамваев. Где бы мы ни оказывались – в гостинице, в Старом еврейском квартале – везде звучал джаз. Джазом в тот месяц был пропитан воздух Праги!
И снова Ян погружается в воспоминания, оглядывается по сторонам, и в этот момент появляется Рахель в накинутой на плечи шубке.
Рахель. Ян…
Ян. Ты?
Рахель (смущенно). Не уверена. Вряд ли такой сумасшедший шаг, нет отчаянный прыжок, могла сделать я…
Ян (удивленно). Откуда ты появилась, где твой багаж?
Рахель. Я приехала давно, рано-рано утром, сдала багаж в камеру хранения и ждала тебя в гостинице пять часов кряду. Буквально минут на пять вышла проветриться, размяться и, видимо, разминулась с тобой ненароком.
Ян. Ты выглядишь смущенной…
Рахель. Я думала, что ты не приедешь…
Ян и Рахель, взявшись за руки, выходят на авансцену. Здесь необходимо какое-то особое пластическое решение для героев, находящихся как бы в полусне.
Ян. Дальше был сон…
Рахель. Дальше был сон…
Ян. Мне снилась Прага…
Рахель. Мне снилась Прага…
Ян. Я отчетливо помню, что…
Рахель (продолжая его мысль) …сон начинался на Вацлавской площади…
Ян. Как будто чья-то неровная рука вела видеокамеру по просторному бульвару, попутно фиксируя яркие, светящиеся здания по обе стороны.
Рахель. Вдали показалась огромная конная статуя, и возвышенный голос экскурсовода сообщил (имитирует голос эскурсовода): «Перед вами святой Вацлав, патрон и заступник средневековых пражан»… (Обращаясь к Яну) При чем здесь патрон? Она бы еще сказала «босс».
Ян. Она хотела сказать – «покровитель»… (пауза). Потом камера уплывает куда-то вбок. Затем сбивка кадра — волны, рябь, полосы, молчание — и вдруг новый кадр: (на этих словах Рахель оказывается в глубине сцены, поворачивается спиной, вскидывает руки, пронзенная лучом света). женщина, стоящая у окна, из которого открывается вид на пражские новостройки, внизу деловито стучат трамваи; утреннее солнце старательно золотит крыши унылых домов казарменно-советского типа, и только вдалеке, ближе к центру, вспыхивает горячечная желтизна средневековых куполов. Женщина стоит у окна, вся охваченная, пронзенная светом…
Снова звучит музыка, Рахель оборачивается и медленно идет навстречу к Яну. Эта сцена должна быть пластически решена так, что у зрителя не осталось никаких сомнений в ее эротичности.
Рахель (подходит к Яну вплотную). Этот горячий шепот, как расплавленное золото, стекает по черному желобу ночи…
Ян.Как гром, обрушившийся на раскоряченную кровлю…
Рахель. Как слово, упавшее с небес…
Ян. Я люблю тебя!
Рахель. Я люблю тебя.
Ян. Через тысячи километров, разделяющих нас, заклинаю тебя,услышь эти слова, почувствуй мое горячее дыхание у себя на щеке, на глазах, на губах.
Рахель. Заклинаю тебя… верба цветет… пахнет сирень… тени ложатся на грунт… ветер взвивает к небу расплавленное золото песка…
Ян. Господь, ты царь Вселенной, сохрани нашу любовь, развей антимиры, дай силы этой женщине, нежной и страстной как праматерь Рахель, убереги ее от сглаза дурного, от коварства и зависти…
Рахель. Верба цветет, листья кружат, пыль взвивается к небу, золотые песчинки, как пчелы, носятся в одуревшем воздухе, складываясь в Божественные слова: «Смутная обреченность любви»…
Ян. Иди возлюбленный мой навстречу невесте, иди к ней, торопись, возьми ее за руки, отвори ее губы ключом губ своих, коронуй ее венком из жимолости, осыпь ее бриллиантами росы, брось к ее ногам несметные богатства своей души, отрекись от своего высокомерного спокойствия, прокляни прежний образ жизни…
Они застывают в объятьях друг друга, затем Рахель в изнеможении откидывается назад.
Рахель. Я хочу, чтобы ты всегда был — слышишь, всегда! — моим ангелом-хранителем!!!
Перемена света, и Ян снова уходит в свои пражские воспоминания.
Ян. У этой женщины библейское имя – Рахель. Мне казалось, что именно такой была наша великая праматерь: властной и покорной, капризной, доверчивой и жестокой. К тому же, как и все еврейки, Рахель по характеру — жуткая левантийская раздолбайка. (потягивается). Сон о Праге — это прежде всего сон о женщине по имени Рахель. (Обращаясь к ней). Рахель… Рахель, раздолбайка…
Рахель (смеясь). Так меня еще никто не называл. Но в твоих устах это звучит, как высшая похвала. А знаешь, давай, я буду называть тебя не Ян… (складывая руки, умоляюще). Ну, пожалуйста… Давай Ты будешь не Ян, а… Соломон. Мудрый, храбрый и любвеобильный…
Ян. Подойди ко мне, Рахель… (Глядя ей в глаза). Подойди к своему повелителю…
Обнимает ее, некоторое время они стоят, обнявшись.
Рахель (выскальзывая из его объятий). Ой, посмотри вниз, видишь — на небольшой приступочке стоит какой-то рыцарь, кто он, почему здесь?
Ян. Об этом рыцаре нельзя говорить «стоит какой-то…» (смеется). Он достоин других слов. О нем нужно говорить высоким штилем. (говорит патетически). Вон там, внизу высится позеленевший от времени и злости залетный рыцарь…! (просто, обычно, поясняя). Это о нем писала такая же, как он, залетная и случайная в Праге Марина Цветаева: «Я тебе по росту, рыцарь пражский…»
Рахель. Ой, что это? Смотри, (подхватывая его патетический тон). на позолоченном ореоле, окружающем исколотое чело Христа, какие-то буквы… (присматривается, затем удивленно). Но ведь это не латынь….
Ян. Это иврит, Рахель. И начертаны там следующие слова: «Кадош, кадош, кадош, Адонай цеваот!»
Рахель. А что это значит?
Ян. «Свят, свят, свят, Ты, Бог воинства…» Знаешь, откуда появилась эта надпись? История – потрясающая. У меня есть приятель, который носит величавое, как вечность и жизнь, имя Пинхас Бен-Хаим. Он рассказывал мне когда-то об этом странном памятнике.
Рахель (достает из сумочки диктофон и подносит его к Яну). Подожди, включаю, всё, можешь продолжать!
Ян (оторопев). А это еще зачем?
Рахель. Затем, что я обязана, вернувшись из Праги, привести путевые заметки. Ты думаешь, что в конторе меня так просто отпустили? Шеф сказал: без материала не возвращайся! (целует его). Понятно тебе, мой милый?!
Ян (вздохнув). Так вот, Рахель, лет двести назад стоял вот здесь, на этом мосту, какой-то веселый еврей, смотрел, как мы с тобой, на этого несчастного человека, извивающегося на кресте и… позволил себе отпустить какую-то вольность. На его беду это услышал стоящий рядом богомольный чех, который посчитал своим долгом донести на нечестивца. «Нечестивца» судили и приговорили к тому, что за свои деньги он должен выгравировать надпись «Кадош, кадош, кадош… « – «Свят, свят, свят…», то есть тем самым подтвердить, что признает святость Ииуса. А еврей заплатил гравировальщикам еще денег и они по его просьбе добавили к этой надписи всего два слова: «Бог воинства» которые и поменяли смысл всей фразы – потому, что это фраза из песнопения, из еврейской молитвы. И теперь эта фраза уже не имела никакого отношения к тому, которого когда-то звали Иешуа ха-Ноцри, или – по-другому — Иешуа Бен-Пандира.
Рахель. Значит, в Еврейском квартале тоже много надписей на иврите?
Ян (горько). К сожалению, Еврейский квартал всего лишь лишь обязательная достопримечательность туристического маршрута. Старенькие синагоги навсегда замолкли, ослепшие от горя и печали синагоги. Синагоги стали музеями, и сюда заводят экскурсантов, которые стоят, задрав голову, и ни черта не понимают из путаных объяснений гидов-чехов!
Рахель (проводит рукой по лицу Яна, почти шепотом). Их не трогает россыпь волшебных фраз, которыми испещрены стены умерших молитвенных домов?
Ян. Им ничего не говорит этот язык мертвых – иврит – Божественный язык, на котором евреи общаются с Богом, и Он иногда их понимает…
Она подходит к нему вплотную. Снова звучит джаз — мелодия любви.
Рахель (Яну, нежно). Обними меня, пожалуйста!
Ян. Рахель, в твоих глазах…
Рахель (улыбаясь). Вся скорбь еврейского народа…
Ян. И беспечные искорки раздолбайства.
Рахель (переходя на шепот). Братья поставили меня стеречь виноградник, а я не уберегла его…
Ян. Повтори еще раз…
Рахель (шепотом, страстно и горячо). Братья поставили меня стеречь виноградник, а я не уберегла его…
Ян (горячо). Возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! Покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лице твое приятно.
Рахель (после паузы). …Как-то ты назвал себя ангелом-хранителем моей души и сказал, что я всегда могу поплакаться в твою жилетку. Ты опрометчиво поступил, сказав мне это.
Ян (также страстно). Как лента алая, губы твои, и уста твои любезны, как половинки гранатового яблока…
Рахель (нежно). Я утомилась, устала. Я уже не понимаю, чего у меня в жизни было больше – плохого или хорошего.
Ян выходит на авансцену, а Рахель остается в стороне за ним.
Ян. Так проходят десять дней — день перетекает в ночь, и ночь переходит в день. Время смешивается, и уже не разобрать, где ночь, а где день, нет ничего — ни ночи, ни дня, есть только яростный коктейль из любви и ласки, нежности и тепла, разговоров и шепота…
Рахель подходит к Яну, кладет ему руки на плечи, они танцуют.
Рахель. Я хочу выпить за тебя, мой ангел-хранитель. Пусть отныне это будет наше с тобой кафе. Как хорошо, что мы сюда зашли, правда?
Ян. Это будет наше кафе, это будет наш город. Прага – город любви. Помнишь, я говорил, что у каждого города есть своя энергетика, свое поле. У Праги – энергия любви, у Праги… (внезапно обрывает себя на полуслове, смотрит на часы, наконец, решается). Рахель… Рахель… Надо идти в гостиницу, у нас не осталось времени…
Рахель (в отчаянии). Нет! Пожалуйста, нет!
Ян (мягко, успокаивая, как ребенка). Послушай, ты еще до своего поезда успеешь поспать. А я высплюсь уже дома…
Рахель (сокрушенно). Вот и всё…
Ян. Мы непременно увидимся…
Рахель (протяжно, безысходно). Гос-по-ди, когда? Когда мы увидимся, Ян? (пауза). Я боюсь реальности, она пугающе неотвратима.
Ян (твердо). Ты слышишь, мы непременно увидимся!!!
Рахель (думая о своем). Мне только до Москвы ехать полтора дня… И там еще пересадка. (Обращаясь к Яну). Напиши сразу же, когда прилетишь, черкни пару строк по мейлу. (улыбается). Представляешь, я приезжаю, а у меня на почте письмо. От тебя.
Ян (невпопад). Я позвоню, позвоню…
Рахель (торопливо тянет Яна за собой). Пойдем, пойдем, милый!
Уходят.
Снова зал ожидания в аэропорту, после некоторой паузы появляется Ян.
Ян. Мы вернулись в гостиницу, я быстро собрал вещи, спустился, сел в автобус, который должен был отвезти меня в аэропорт, сел у окна. Наконец, водитель закрыл дверь и тронулся с места. И тут выскочила из гостиницы Рахель, ветер швырнул ей в лицо горсть снега, волосы ее развевались, она вглядывалась в уходящий автобус, не видела меня, но махала рукой. «Зачем, зачем… — подумал я, — вот раздолбайка, простудится еще…» (пауза, потягивается). Всю дорогу до аэропорта я проспал. И очнулся в каком-то полусонном состоянии. Перед глазами кружились какие-то пестрые картинки, мелькали дежурные лица. Прошло часа три или четыре, посадку никак не объявляли. И тут, наконец, появился представитель компании, отвечавшей за наш тур, и объявил, что из-за нелетных условий полет переносится на следующий день. Те же автобусы повезли нас назад, в гостиницу. Все это время я никак не мог выйти из полусонного состояния, как вдруг, внезапно, меня пронзила странная, тревожная мысль: «Она же еще не уехала, еще есть время!» (вскрикивает). Господи, я должен ее увидеть! (повторяет). Должен, должен, должен… Я должен ее увидеть, у меня есть еще час времени, час времени, час времени… Но как я найду ее на вокзале? Где буду ее искать? (начинает метаться по сцене, по нему, словно наотмашь, бьют лучи света, в отчаянии). Я же ничего, кроме времени отправления, не знаю — ни номера вагона, ни пути, с которого отправляется поезд. (кричит). «Это безумие, безумие»! (Бежит все быстрей и быстрей, уже буквально задыхаясь, но по-прежнему разговаривая сам с собой). Вот, метро, успел, теперь куда? Ага, вот это станция вокзальная, мне туда… Где же… Вот он, ну, скорей, скорей, черт возьми, скорей! (выдыхает, останавливается, делая небольшую паузу). Фу, успел буквально на ходу, в последний вагон. (слышно, как открываются и закрываются двери вагона, и Ян снова начинает свой бег по кругу). Так, теперь куда? Где указатель? Вот он, вот он, наверх, по эскалатору! Скорей, скорей! (вдруг буквально замирает на ходу). Черт, это все безнадежно! (озирается по сторонам). Огромный двухэтажный вокзал, десятки поездов, отъезжающие, провожающие, встречающие… (пауза).Стоп-стоп – есть выход, есть! Я подойду к справочной и попрошу, чтобы по громкоговорителю передали ее имя, она услышит… а если не услышит… если она уже будет в поезде… нет, не должна, не должна… значит, все-таки справочная, она, по-моему, на втором этаже, рядом с выходом… Там я прошу, чтобы имя… (спохватывается). Нет, я уже иду по второму кругу. Где здесь кассы или справочная? (мечется по сцене). Возле касс, пусто, если не считать нескольких чешских бомжей. Надо идти на второй этаж. (огорченно-яростно). Так, в буфете сидят зевающие пассажиры, группа веселых ребят с рюкзаками. (зло). Гогочут себе, чего им?!
Уходит за кулисы, затем снова выходит на авансцену и останавливается в растерянности. Затравленно озирается, и вдруг в одном из пятен света мелькает Рахель и снова исчезает. Ян крутит головой в остервенении, будто увидел призрак, но медленно движется к середине сцены. И вдруг из-за кулис, прямо на него устремляется Рахель,
она катит за собой чемодан и вначале не видит Яна,
а затем, увидев, кидает чемодан на пол и бросается к Яну. Оба они не понимают, что произошло; для них эта встреча – какой-то тайный знак, невыразимое психологическое потрясение.
Рахель (в изумлении). Боже… Боже!
Ян (кричит, нервы у него на пределе). Рахель, Рахель, Рахель!
Рахель (она не может придти в себя, она ошеломлена). Ты… ты.. Боже мой… боже мой, как же это… ты… что случилось, что случилось, скажи… я думала, у меня галлюцинации начались я когда увидела тебя вначале подумала как этот мужчина похож на тебя потом когда подошла поближе думаю все у меня точно поехала крыша… ведь ты давно уже должен был улететь а я… я не понимаю что происходит… ты… рядом… это невозможно… это наваждение… мистика какая-то…
Ян. Я и сам не верю в то, что это ты. Я не верю, что это я. Я не верю, что это мы. Я вообще не знаю, во что теперь верить…
Рахель (волнуясь). Я весь вечер бродила по городу… по улицам… и думала, что вот, первый вечер без тебя… тоска была страшная… заходила в какие-то кафешки, пила кофе, я даже не помню, какой это был кофе; наверное, ведро этого кофе выпила, а затем плюнула на все и пошла в магазин… и… ты не будешь смеяться, правда? я разом потратила все деньги, которые у меня оставались… знаешь, я когда нервничаю, тоскую, места себе не нахожу, я отравляюсь бродить по магазинам и в конце концов покупаю какую-нибудь дорогую вещь и… успокаиваюсь, как будто сбрасываю с себя тяжелый груз… мне так было грустно без тебя… ты мне веришь, правда?
Ян (успокаивающе). Правда, Рахель, правда.
Рахель. После того, как ты уехал, я выкурила, наверное, целую пачку, и от меня пахнет табаком. (грустно). Тебя не отпугивает этот запах?
Ян (невпопад). Уходят запахи и звуки…
Рахель. Зачем и куда они уходят, скажи?! Зачем?!
Ян (гладя Рахель по волосам). Пойдем, Рахель, посидим, у нас еще есть время.
Рахель. Смотри, как интересно, весь зал опоясывают часы, они показывают время в Москве, Минске, Праге, Братиславе, Берлине, Париже, Нью-Йорке… И что самое интересное, они все исправны до тошноты, они все работают, как заведенные. А мне так хочется остановить время, понимаешь?! Ни на одних этих часах стрелка-дура не замерла хотя бы на секунду!
Ян. От твоих волос пахнет пеплом и снегом.
Рахель. Родной мой, ты даже не представляешь, как мне с тобой хорошо… Боже мой, не может быть так хорошо! (обнимает Яна и долго его целует. Затем вдруг отрывается и отталкивает его, зло – от бессилия). А теперь все, мне надо идти!
Долгая пауза.
Ян. Рахель…
Рахель (также зло). На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его. Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?» Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей…
Ян (повторяет). Рахель, Рахель, Рахель…
Рахель. Прощай! (Уходит).
Ян снова в аэропорту, снова вспоминает о «пражской истории» .
Ян. А спустя несколько часов, я уже снова ехал в аэропорт, и все повторилось сначала — с той, пожалуй, лишь разницей, что на этот раз я твердо был уверен — вылетим точно в срок. (вздыхает). Так и случилось. И в небе, находясь рядом с Господом Богом, я благодарил его за подаренный мне фантасмагорический сюжет, за право участвовать в нем, а главное, за право чувствовать обнаженным сердцем. (огорченно кивает головой, затем неожиданно принимает какое-то решение. Достает мобильник, набирает номер.) Шеф, извини, я завтра не прилечу… я… (долгая пауза, слушает). Шеф, я лечу в Россию… Не знаю… На несколько дней. Ну, мне надо, понимаешь? Буквально несколько дней. Я тебе потом все объясню. Извини…
На противоположной стороне сцены появляется Рахель в домашней простой одежде, кутается в плед, ей холодно. Садится за столик, рассматривая фотографии.
Рахель (продолжая прерванный разговор по телефону). … да, почему бы и нет? Вот, сижу, смотрю фотографии. Потому, что сегодня юбилей…, а вот какой не скажу. Смотрю, вспоминаю…. Слушай, да знаю я, что надо жить настоящим, это могу тебе я и сама рассказать…. Не обижайся, дорогая, просто хочется посидеть дома. Может быть, завтра…. Я постараюсь. Спасибо тебе…. Хорошо, я позвоню… Да нет, все нормально, просто бывают особые дни…. (Смеется). Да, ты права…. Так и сделаю…. Спасибо. Пока….
Продолжает рассматривать фотографии.
Ян. Алло… Привет, малыш… Да ничего. Абсолютно ничего нового. Ты-то как?.. Ну, я так и думал…. Да нет, у меня порядок. Просто замотался….. Ты же знаешь, я за границей, дел по горло. А тут еще президент вызывает… какой? президент Сомали. Названивает все время и требует отчета о проделанной работе…. Шучу, шучу…. (Начиная раздражаться). Слушай, я, правда, занят…. Да, так работать нельзя…, да, я поберегусь…. Но в ближайшее время… (слушает) …ближайшее время меня не будет. Ты уж прости…. Что? Нигде не будет! Целую…
Ян уходит. Рахель складывает фотографии, включает музыку, садится за стол, начинает что-то писать. Потом останавливается.
Рахель (словно продолжая прерванное воспоминание). И вдруг однажды в твоей жизни появляется человек. И весь твой мир огромный и интересный, начинает сужаться, до этого одного человека. А потом состояние этого безумного счастья длится очень-очень недолго…. И все заканчивается как всегда…. (внезапно). Да пошел он к черту! Пошли они все к черту! (Пауза). Ну, и холодрыга! (поеживается, берет в руки стакан с чаем). Только чаем и спасаюсь…
Звонок мобильного телефона.
Алло, привет. Все нормально…. Сегодня? (звонит телефон). Подожди минутку, домашний звонит…. Алло…
Ян. Привет! Это… (пауза, затем с надеждой). Узнаёшь?
Рахель (опешив). Да… Конечно. Подожди минутку. (в мобильник). Прости, не могу говорить. Важный звонок, потом перезвоню. (возвращаясь к разговору с Яном). Да, я с тобой. Ты меня слышишь?
Ян. Конечно.
Рахель. Ну, говори….
Ян (замешкавшись). Черт, не знаю, с чего начать….
Рахель. Ты знаешь, а я даже не удивлена, что ты сегодня позвонил. Пять лет не звонил, а сегодня… мне с самого утра казалось, что ты позвонишь именно сегодня …
Ян. Именно сегодня?
Рахель. Да. Ведь сегодня ровно пят лет, как мы расстались в Праге.
Ян (растерявшись). А знаешь, я звоню тебе как раз из Праги… (преувеличенно бодро). Слушай, не поверишь, здесь опять ранний снег… (пауза, Рахель молчит). Как тогда… (пауза, неловко). Неужели число-в-число? (прикидывает). Да, вроде все сходится…
Рахель. Я думала, ты помнишь…
Ян. Конечно, помню! Число, может быть, и забыл, но главное-то я помню.
Рахель. Что же именно?
Ян. Как объяснить это в двух словах…?
Рахель. Понятно…. Что ж ты не звонил так долго?
Ян. Но ты же тоже не звонила…
Рахель. Да, не звонила. Ждала от тебя письма, звонка…
Ян. Ну, вот и я…. Как дела вообще?
Рахель. Нормально… А ты как?
Ян. Все в порядке… Я просто…
Рахель. Знаешь, я очень долго ждала…. Пять лет тебя забывала…
Ян. И что же? Забыла?
Обоюдное молчание.
Рахель (с иронией). «И служил Иаков за Рахилью семь лет»…
Ян. Я все время думал… Вспоминал тебя, Прагу! (с отчаянием). Рахель, неужели забыла?
Рахель. Мне уже стало казаться, что все это сон… Что ничего этого не было!
Ян. Рахель, помнишь?
В это время они вплотную подходят друг другу. Диалог продолжается уже не по телефону.
Ян (глядя Рахель в глаза).
…А знаешь, любимая,
в Праге скитается дождь;
он бродит по Карлову мосту,
касаясь прозрачной ладонью
скульптурных святых,
притаившихся
в позах безгрешных;
он тихо ступает
по улицам пражским…,
… И музыка пела,
и вино опьяняло рассудок,
и тонкие пальцы твои
трепетали,
как бабочки света;
и губами ловил я
твои чуткие пальцы,
и чувствовал шелк,
и слышал шуршание крыльев.
Рахель (плачет). Ты… ты…
Ян. Это я должен тебя благодарить…
Рахель. Твой сегодняшний звонок – это…
Ян. (нерешительно). Так может быть… (пауза).
Рахель. Что?
Ян. Увидимся?
Рахель (словно не слыша его, грустно). Ты позвонил через пять лет… Где ты был, Ян?
Ян (почти кричит). Ты хочешь меня видеть?!
Рахель (после паузы, очнувшись). Но…
Ян (настойчиво). Ты против?
Рахель (грустно). Кто «за», а кто «против». Какое это имеет значение? (пауза, затем вдруг, умоляюще). Прилетай, пожалуйста, я тебя очень прошу, очень!
Следующая сцена происходит в квартире Рахель, она сидит за столом, перебирает бумаги. Ян снимает куртку, вешает ее на вешалку, осматривается.
Ян (старается не смотреть на Рахель, чувствуется, что ему не по себе). Я понимаю, что за пять лет могло случиться всякое, и я бы не удивился, если бы ты вообще не захотела меня видеть. (Рахель молчит. Ян, резко меняя тон). А помнишь? «Вы никогда не бывали в Праге»?
Рахель (пристально смотрит ему в глаза). Скажи, почему ты все-таки позвонил? Пять лет – не слишком большой срок?
Ян (помолчав). Знаешь, все это время у меня в голове, правда, то исчезая, то появляясь, вертелась фраза, брошенная когда-то моим приятелем, «искусным выдумщиком, пожирателем всевозможных историй, ловцом фактов и суровым бытописателем действительности». (усмехнувшись). Это он так себя называет. Знаешь, старик, — задумчиво сказал он как то мне, — бывает так, что ни с того ни с сего западаешь на человека; и куда бы тебя ни забросила судьба, и где бы ты ни очутился, неожиданно для себя вновь и вновь натыкаешься на него и вдруг понимаешь, что это какое-то наваждение, необъяснимая, смутная обреченность любви, сумасшедшая невозможность расставания…. (пауза, говорит сбивчиво). И только сейчас в Праге, когда опять задержали из-за раннего снегопада мой рейс, нахлынула, вспомнилась ярко и отчетливо та, наша Прага, и я связал, наконец, эту фразу, нет, мысль, нет… не знаю, как правильно сказать… короче, связал это с тобой…, с нами. (пауза). За встречу в Праге?
Рахель (так же пристально глядя ему в глаза). За встречу в Праге.
Ян (подходя вплотную). За встречу…
Неловкая пауза. Оба не знают как вести себя дальше. Ян пытается обнять Рахель.
Рахель (высвобождаясь). Подожди, подожди, я хочу посмотреть на тебя, подожди! Сядь напротив. (поправляет волосы и смотрит на Яна). Я пойду переоденусь, ладно? (уходит за кулисы, оттуда). Может, скажешь еще что-нибудь?
Ян. Скажу, когда снова тебя увижу. (пауза). Ты надолго?
Рахель (торопливо). Сейчас-сейчас. (выходит нарядно одетая, распустив волосы).
Ян (смотрит на Рахель, говорит не очень уверенно). Ты совсем не изменилась.
Рахель (смеется). Да? Вот уж не ожидала… Вот ты – не изменился…
Раздается звонок. Рахель берет трубку, говорит по телефону.
(в телефон). Да!.. Но… Нет, на завтра я не успею… Василь Никитич, вчера Вы говорили, что материал нужен к четвергу…, но я не успею… я…
Видимо разговор прервался, т.к. Рахель замолкает и вешает трубку.
Ян. Что такое?
Рахель. Я должна срочно сдать в номер один материал. Мне надо немного поработать. А потом я снова буду с тобой.
Ян. Что еще за материал?
Рахель. Эссе о городе, в котором мы родились. О городе, из которого уехал ты и, в котором осталась я.
Ян. А чего о нем писать? Обычный южный провинциальный городок.
Рахель (усмехнувшись). Ты так думаешь? Я, может быть, тоже так думала, если бы не жила здесь. (Ему в глаза). Но что-то никак не получается. (саркастически). Живу я тут! (пауза, внезапно). Помнишь, ты как-то говорил, что каждый город имеет свою энергетику, свое влияние на людей. Не помнишь? Сказал и сказал, да? А в меня это запало. Это действительно так! Знаешь, этот город меня задолбал… На нем лежит какое-то заклятие и он… клеймит им своих жителей. Всех… Всех, кто живет тут. Да что живет? Достаточно родиться тут, чтобы быть заклейменным им навсегда. (пауза). На тебе он тоже оставил свою печать…
Ян. На мне? Да я давно уже тут не живу. Я уехал отсюда сто лет назад.
Рахель (горячо). Ты не уехал – ты сбежал! Забыл? Ты же мне сам об этом рассказывал! Но почему тебя постоянно что-то тянет сюда? (Ян что-то хочет сказать, но Рахель останавливает его). Тогда, пять лет назад, ты приезжал сюда не ради меня. Хотя (пауза). Наша встреча не случайна – я иногда думаю, что это город так захотел. Это он нас свел.
Ян. Для чего?
Рахель. Вот этого я не знаю… Может быть, чтобы посмеяться над нами, а может, чтобы напомнить, что просто так он от себя не отпускает. А может, для того, чтобы проверить нас на прочность – кто знает… (вдруг). Хочешь, почитаю небольшой отрывок?
Ян (растерянно). Давай, конечно…
Рахель просматривает стопку распечатанных на принтере бумаг, выбирает несколько листиков и снова возвращается к Яну.
Рахель (читает, заметно нервничая). «Волки здесь водились тогда, когда города еще не существовало, и сухой, порывистый ветер, пролетев со свистом меж высокими холмами, вырывался на простор, к морю, а вслед за ним воровато вился волчий вой. Значительно позже, когда город стал неумолимо вползать, как паук, на свободную прежде от людей территорию, волки стали медленно отступать, пока не исчезли вовсе. (пауза). Правда, как говорил окраинный люд, по ночам, иногда, можно было слышать тягучую волчью песнь, доносившуюся невесть откуда. То ли прошлое это выло по-волчьи, то ли настоящее перекликалось с будущим – кто его знает. Но город тайком, словно проклятье, носил второе прозвище — «Волчьи ворота». (добавляя сарказма). А может, еще и потому, что нравы здесь были издавна волчьи. Властители обладали недюжинной волчьей повадкой, и жрали друг друга похлеще волков: слабых задирали, как ягнят, а перед вышестоящими дружески виляли хвостом и скалили вслед острые зубы»….
Откладывает листок в сторону, смотрит на Яна.
Ян (усмехнувшись). Как-то угрюмо все это у тебя получается. Волчьи нравы… По-моему ты придаешь этой провинции слишком мрачный и мистический смысл.
Рахель. Да, нет, пишу, как чувствую…
Намеревается читать дальше, но Ян отбирает у нее листок с написанным.
Ян. Рахель, Бог с ним, с этим городом! В конце концов, в нем прошла наша юность, и нам было хорошо, вопреки всему (напевает):
Где-то есть город, тихий, как сон…
Пылью текучей по грудь занесён
В медленной речке вода, как стекло,
Где-то есть город, в котором светло
Наше далёкое детство там прошло…
Рахель (перебивая). Недавно я смотрела один документальный фильм.
Ян (недоуменно). Причем здесь фильм?
Рахель (нетерпеливо). Подожди. (продолжает рассказ). Над каким-то городком, на небольшой высоте летит вертолет. Съемка ведется прямо с него. Мы видим почти идиллическую картину. Излучина реки, улочки, утопающие в зелени садов и парков, на холме церквушка… Идиллия, пастораль! (пауза). Но… Вертолет снижается, и камера крупным планом показывает облупившуюся штукатурку, потрескавшиеся стены, местами заколоченные окна. Разруха и запустение… (пауза). Не знаю, может быть, если бы я уехала отсюда, то смогла бы тоже, как и ты, вспоминать идиллические картинки. С высоты расстояний и времени… Но я живу здесь. Я ежедневно всё это вижу… (вдруг резко меняет тон). Ты хочешь вспомнить наше детство? Хорошо. Только не вообще «детство», воображаемое, подернутое дымкой ностальгии, а время абсурда и всеобщей немоты! (пауза). Представь себе, к примеру, что ты возвращаешься поздно вечером из аэропорта. Что ты видишь по дороге?!
Ян (закрывает глаза, словно представляя знакомую картину). Я вижу, как наш жилистый «жигуленок» мчится, то и дело вздыхая на колдобинах, по длинному неосвещенному шоссе. В свете фар, вскрывающих темень, как консервную банку, иногда можно видеть, как дорогу перебегают юркие крысы.
Рахель (вторя в тон Яну). А «жигуленок» продолжает свой бег, минуя многочисленные поселки, притороченные к шоссе; имена их кажутся абсурдными, непонятными и необъяснимыми. Но это клейма, которые поставила власть, чтобы утвердиться в собственном абсурде правления.
Ян. Наконец, перескочив мост, соединяющий окраину с центром, автомобиль буквально вылетает на площадь перед Домом правительства — образцом архитектуры конца пятидесятых годов.
Рахель. Ты помнишь эту площадь?
Ян. В детстве мы гордились тем, что эта площадь по своим размерам занимает, чуть ли не первое место в Европе, опережая Красную площадь и Марсово поле. Конечно же, на этой площади проводились традиционные первомайские демонстрации и ноябрьские парады. На этой площади в колоннах школьников мы вышагивали, взволнованные и радостные, проходили мимо трибун, с которых вяло помахивал ручкой еще не впавший в маразм очередной оскалившийся царек»…
Рахель (выводя Яна из состояния транса). А бодрые газетные репортажи? (цитирует). «Повсюду, где проезжает наш дорогой вождь, стихийно возникают митинги!» И ты забыл тошнотворное двуличие тогдашней жизни?!
Ян (с досадой). Всё я, конечно, помню. (пауза). Вот только слушаю тебя и не понимаю: почему сегодня ты воспринимаешь наше прошлое столь трагически? Всё, что было, давно быльем поросло! (качает головой). Рахель, тебе не хватает иронии. Мне например, кажется это далеким и смешным… Как очередной анекдот того времени… Зачем ты все время копаешься в этом старье?
Рахель (в ужасе). Смешным? Ты, что, действительно не понимаешь? Ян, прошлое не ушло, не испарилось бесследно! А знаешь сколько моих сограждан мечтает вернуть былое? Оно, как черная метка, как каинова печать, навсегда, раз и навсегда…
Ян (резко). Да брось ты, в самом деле! Прошлое не состоит из одной только боли. Наш город – это не только Волчьи ворота и маразм вождей. Вспомни хотя бы бульвар — намного красивее одесского, не говоря уже о том, что — уж точно – намного длиннее. Вспомни, как он сиял и переливался огнями, потягиваясь на ветру и распрямляясь, как кошка от ласки и неги. Он казался бесконечным, на всей своей протяженности, — от площади с фуникулером до здания Морского вокзала. По вечерам, в любую погоду, бульвар заполняли толпы фланирующей публики. А влюбленные парочки, прятавшиеся в тенистых аллеях? (улыбается от неожиданно пришедшей к нему в голову мысли). Знаешь, у меня сейчас родилось сравнение: «подобно птицам, они разлетались по многочисленным скамеечкам и часами ворковали друг с другом на понятном только им языке любви». Неплохо, верно?
Рахель (с иронией). Да, литературно неплохо. Только прятались эти голубки в аллеях, потому, что у них не было квартир, где можно было остаться вдвоем!
Ян (не обращая внимания, увлекшись сочинительством). Рядом с аллеями кипела веселая южная жизнь. В многочисленных чайханах крепкие, медно-рыжие чайханщики, смеясь, разносили подносы с пузатыми чайниками, блюдечками с мелко наколотым кусковым сахаром и выгнутыми, как станы персидских красавиц, хрустальных стаканчиков. Вертелись по всему бульвару колеса обозрения, шумели в бильярдных азартные люди, теннисисты тренировались на своих кортах. А любители поесть и провести время на воздухе «заседали» за столиками «Венеции».
Рахель (не понимая, к чему клонит Ян). Ну да, так назывались небольшие каналы с мостками и островками. Их соорудили на бульваре с целью создания чуть ли не подобия венецианских каналов. Местная мания величия…
Ян. И что? Зато на маленьких островках работали кафе, где кормили шашлыками, кябабами и кутабами. Бульвар был целым миром, радости и развлечений. Разве не так?
Рахель (внимательно глядя на Яна, как будто она видит его впервые). Скажи, ты это специально? Ты, как будто меня преднамеренно провоцируешь…
Ян. Кто только не сиживал в «Венеции»?!..
Рахель (взрываясь). Да, конечно! За столиками «Венеции» пили, гуляли, веселились, не обращая внимания, как в это прекрасное море город сливал свои нечистоты! А ты знаешь, что море, наконец, не выдержало? Уровень воды стал неожиданно расти. Грязные, промасленные воды затопили нижний уровень бульвара, как бы желая вернуть городу его же нечистоты. Потом, правда, воду откачали, бульвар очистили, берега укрепили. Казалось бы, жизнь снова должна была вернуться на бульвар…. Но не вернулась. Он и сегодня пуст этот бульвар. (кричит, на грани истерики). И нет больше твоей «Венеции», есть только город крыс и волчьей грызни!
Долгая пауза. Ян удивленно смотрит на Рахель. Она понимает, что сорвалась.
Ян. В твоей душе мрак и хаос… (пытается сменить тему). Прости, можно попросить тебя чашку чая или, лучше, кофе. Только, пожалуйста, не растворимый…
Рахель. Конечно. Прости, что сама не предложила. (уходит за кулисы, оттуда обращается к Яну). Пока я буду кофе готовить, расскажи о себе.
Ян. Слава Богу, все хорошо. (осекается, затем с некоторой неловкостью). Про Прагу я тебе уже говорил, про ранний снег тоже. (машет рукой). Рейс отложили, как тогда, джаз-фестиваль опять же.
Рахель (выходит с чашкой кофе, ставит ее перед Яном). Что ты там делал? (С усмешкой). Опять какая-нибудь неожиданная встреча?
Ян. Перестань. Не ехидничай. Был аккредитован на фестивале. (не смотрит на Рахель). Сама понимаешь – работа у меня такая. (пауза). Потом, не поверишь, действительно застрял в аэропорту… и… в общем, нахлынуло, накатило…
Рахель (язвительно). Ну, если «нахлынуло, накатило» раз в пять лет, то не страшно…
Ян (нервно). Слушай, не будь злюкой. (подходит к Рахель, обнимает ее, мечтательно). Давай маханем куда-нибудь на природу, в пригород. Ты знаешь, слово «пригород», вызывает в памяти спешащую куда-то электричку, раскинувшиеся по обе стороны железнодорожного полотна смутные леса, шум дождя, шорох волн, накатывающихся на пустынный берег, дачные домики, объятые пламенем сирени…
Рахель. Сейчас осень. Сирень цветет весной…
Ян (раздраженно). Да какая разница! Значит, объятые золотым пламенем осенней листвы…
Рахель (высвобождается из объятий Яна). Послушай, тебе не кажется, что ты слишком увлекся литературой?! Ты сейчас не говоришь, а пишешь… Спустись на землю! Этот пригород пропитан химическими запахами, постоянно висящими в воздухе; а дополняет картину безжизненная, выеденная кислотами почва и ядовитые сточные воды. И люди там живут, закрывая на все глаза и покоряясь судьбе.
Ян Почему? Почему покоряясь?
Рахель. Потому, что живут как беженцы. Живут в ужасных условиях, ютятся по десять человек в маленьких комнатках. Надеяться на что-либо лучшее им просто не приходится. И за то говорят спасибо. А вокруг химия, — в воздухе, в воде и почве.
Ян. Неужели всё так плохо?! Почему ты все время сосредотачиваешься на плохом, уродливом, отвратительном?
Рахель. Во время нашей первой встречи ты сказал, что у тебя ощущение, что этот город на тебя как-то странно действует. Тогда я не придала этому значения. Но потом всё чаще и чаще вспоминала твои слова, а после Праги почувствовала это на себе. И поняла, (качает головой), что… нет, неверно, не странно действует, а выворачивает наизнанку. Мы живем в перевернутом мире, пониммаешь?!
Ян. Не понимаю, объясни, пожалуйста….
Рахель. Где, в какой стране люди могут мечтать о возвращении времени, когда тебе давали пайку, требуя взамен покорности и молчания? Где, в какой стране люди могут мечтать о возвращении концентрационных лагерей, стукачей и тотальной слежки? (повышая голос). А ведь мечтают! Почему? Это город их сделал такими. Ты же не зря уехал отсюда? Бежал, как ты сам признавался…
Ян. Нет-нет, я тебя не узнаю. С тобой что-то произошло. Признайся… Что?
Рахель. Я чувствую себя виноватой перед теми, кто остался жить в этом дерьме! Когда мы встретились, я была полна ожиданий, надежд, думала, что все страшное уже позади и вот-вот начнется время правды и свободы. Казалось, что уйдут серость и посредственность, а их заменят талант и ум, люди станут добрее, исчезнет двойная мораль…
Ян (мрачно резюмирует). Неожиданный поворот событий. С упором на мораль…
Рахель. Что — резка, груба, не романтична? А знаешь, как я жила и дышала тогда, вернувшись из Праги? Мне казалось, что я счастлива, свободна, что у меня прорезаются крылья. Ты знаешь, каково это – падать?
Ян. Конечно.
Рахель. Мне три года грезилась Прага, три года! Я вспоминала каждое мгновенье, проведенное вместе с тобой. Я как будто заново переживала нашу прогулку по Еврейскому кварталу, и она казалась мне путешествием в затерянный мир. Я рассказывала друзьям, как пражские синагоги, превращенные в место для поклонения и цоканья языком, походят на сомнамбулические языческие капища. Синагоги стыдинут в неприбранном одиночестве, ни звука молитвы, ни слова песнопения не доносится изнутри – лишь унылый голос экскурсовода вдруг возникает ниоткуда, словно камень, брошенный в воду…. И старое еврейское кладбище стало предметом обозрения…. (Яну). Мы бродили по узким дорожкам, но так и не наткнулись на могилу легендарного раввина Магарала. (вздыхает). Раввин Магарал, робот Голем, созданный тобой, рассыпался в шершавый сыпучий прах…. (После паузы). Вот так.
Ян (невесело). Как говорится, «почувствуйте разницу»…
Рахель. Прага – Прагой, но я вернулась в наш город. В прошлое, от которого мы так хотели избавиться. И которое, несмотря ни на что, остается с нами навсегда… (пауза, смотрит внимательно на Яна, устало). И ты тоже его часть… К сожалению…
Ян (резко). Я его часть? О чем ты? Я другой человек, и я живу в свободном мире, и не понимаю только, как вы можете жить здесь, если правда все то, что ты описала. За то время, что мы с тобой не виделись, я не изменился, а вот ты…. (пауза). Пять лет назад ты светилась надеждой, ты жила будущим. Что же с вами со всеми тут стало, что?!
Рахель. (взрывается, говорит, задыхаясь от ярости). Ты…, ты…, ты…, ты зажрался там у себя…. (вдруг совсем тихо). Ты сам меня оставил в этом мире, ты бросил меня в город крыс, а сам,… а сам…. Неужели ты не понимаешь, что я задыхаюсь! Мне не хватает воздуха, не хватает света! (взрываясь). Ты чужой, чужой, чужой! (плачет).
Ян (срываясь, кричит в ответ). Я тот же, что и был! Вернись в Прагу, слышишь, вернись в Прагу! Там сейчас идет снег! Белый и пушистый!
Рахель. Это в Праге снег, а у нас он обращается в пепел… Ты – чужой, чужой, чужой! (плачет, затем сквозь слезы). Боже, я же давала себе слово не влюбляться. Никогда, я уже расплатилась однажды за это. (кричит) Я, наверно, всю жизнь должна платить! (снова плачет). Едешь и платишь, едешь и платишь…
Ян (непонимающе, касается руки Рахель). О чем ты? Что ты имеешь ввиду, Рахель?
Рахель (после небольшой паузы, немного успокаивается, но чувствуется, что эта исповедь дается ей очень тяжело, с большим трудом). Это случилось еще до нашей с тобой встречи. Так получилось, что я осталась одна, и вдруг совершенно случайно встретилась с мужчиной, с которым мы когда-то были знакомы. Обычное, приятное знакомство, не более того. Мы не виделись с ним два года, встретились случайно у меня на работе, и вдруг он начал буквально преследовать меня. И я… и я влюбилась в него. Сумасшествие какое-то, умопомрачение, от безысходности, что ли? Он хотел, чтобы я родила от него ребенка, и я, в общем-то, была не против, я любила его… глупо, да? Но однажды… Однажды он пришел ко мне с какими-то лекарствами, шприцами, бинтами. Он был врачом. «Что такое? — спросила я его, холодея, — что, что случилось, скажи?!» — «Будем лечиться, — бодро сказал он мне, — ничего страшного не произошло. С кем не бывает?!» Самое страшное, что он предал меня, понимаешь? Он заразился не от жены, понимаешь, а от какой-то девки, которую он подцепил на вечеринке. Ему было наплевать на меня. Ему важен был результат охоты, ловли птицы, зверя в силке. Он и загнал меня, как животное, и не дал возможности выскользнуть из капкана, уйти живой. С тех пор я по возможности избегала мужчин. Нет- нет, когда невтерпеж, когда требовала природа, я шла на какой-то совершенно очумелый, нелепый флирт, но наутро тотчас, как ненормальная, бежала к врачу проверяться. Я, может быть, и жила бы так дальше, если бы вдруг не появился ты. (пауза). С тобой было так хорошо, ты появился в моей жизни так красиво, так неожиданно, я стала оттаивать, я влюбилась вновь, бросила все и помчалась к тебе, в Прагу, невзирая ни на что. (пауза). А потом ты исчез… И пять лет холода, пять лет тоски. И, когда ты позвонил, я была готова целовать твой голос. (в отчаянье). Ты… ты слышишь или нет?! (берет со стола бутылку вина, наливает себе в стакан, пьет по-мужски, залпом). Я здесь… Я здесь, как на каторге…. Этот чертов город сломал мне жизнь. Провинция она и есть провинция, это даже не диагноз, это — приговор. Пожизненный.
Ян (ошарашенно). Почему же ты не уезжаешь отсюда?
Рахель. Не знаю. Что-то держит меня здесь, не отпускает. Мне страшно! Страшно жить здесь, и страшно уезжать. Да и как ты не понимаешь? Я — женщина, просто женщина, одинокая трусливая женщина…
Рахель внимательно смотрит на Яна, как будто чего-то ждет. Ян молчит, обхватив голову руками.
Рахель (опустошенно). Всё. Теперь все. Уезжай. (уходит).
Ян снимает куртку с вешалки, торопливо одевается, хочет что-то сказать, огорченно машет рукой, поворачивается, чтобы уйти. Затем возвращается, направляется к столику, перебирает бумаги, читает. Кладет их обратно, находит чистый лист бумаги, что-то лихорадочно пишет. Затем перечитывает написанное, и только после этого уходит в глубь сцены. Свет гаснет, оставляя небольшое пространство возле столика. Выходит Рахель, вновь одетая по-домашнему, садится за стол, видит записку от Яна.
Рахель (читает). «Там, в небе, находясь рядом с Богом, я благодарил его за подаренный мне фантасмагорический сюжет, за право участвовать в нем, а главное, за право чувствовать обнаженным сердцем». (вздыхает, рвет записку на мелкие кусочки).
Ян появляется в противоположном конце кулис, смотрит на Рахель, как она сидит, сгорбившись, и греет руки о стакан чая. Свет с Рахель медленно убирается,
и в круге света остается Ян.
Ян (грустно). Прощай, Рахель, прощай, прощай, город моего детства, прощай город, медленно, на глазах погружающийся в пучину прошлого, как Атлантида, уходящая под воду! (резко, повышая голос). Прощай, город нечистот, стоковых вод, беспощадно поедающих почву; прощай город, носящий, как проклятие, имя «Волчьи ворота»! (кричит в пустоту, адресуя крик зрительному залу). Может быть, когда-то эти ворота и служили входом в рай, однако ныне они воистину распахнуты в ад!
Fine
