ДМИТРИЙ СЕВЕРЮХИН. Карты, Джоконда и свиные уши.
КАРТЫ, ДЖОКОНДА, СВИНЫЕ УШИ
В доме у блистательного Яхнина играли в карты. В ту редкую теперь разновидность покера, которая распространена главным образом в среде петербургских художников. Роль игральных карт по обыкновению выполняли картины. Особенность игры состояла в том, что старшинство карт не было заранее оговорено и определялось играющими непосредственно по ходу дела.
Банк представлял собой пластмассовую канистру коньяка-сырца, принесённую мудрым Подражанским. Сам он присутствовал за столом в качестве банкира, но в игре не участвовал из-за боязни обнаружить некоторую заторможенность мысли, которая обычно пряталась за величавой медлительностью его движений. Он был на р?зливе – делал то, что хорошо умел.
Обязательной ставкой считалась рюмка коньяку, которую надлежало немедленно опорожнить. Ответ на ставку противника предполагал то же самое. Поднять ставку означало приговорить подряд две или более рюмок. Соперник, желающий продолжить игру, был обязан «уровнять». Пасующий выбывал из игры, но имел право на одну утешительную дозу. Закусывать полагалось поджаренными свиными ушами, которые по традиции любовно готовил сам хозяин дома.
К полуночи, когда игра входила в финальную стадию, многие уважаемые игроки уже сидели на диване для выбывших. Среди них был остроумный инсталлятор Штапаков, чей откровенный блеф обнаружился уже на первом круге: вместо картин он пытался использовать раскрашенные деревяшки, кусочки стекла да шерсти, из которых не составилась даже пара. Безуспешной оказалась и хитрая стратегия универсального художника Мишина: приберегая зачем-то к финалу свои лучшие картины, он пытался было составить композицию из абстрактных полотен, коллажей и поэтических текстов, но выигрышной комбинации не получилось, и до финала дело не дошло. В числе художников, не участвовавших в игре, были постмодернист Вова Комельфо, самовольно сделавший большое количество ставок ещё до карточной раздачи и теперь тяжело отдыхавший, а так же крупный художник-ботаник Сажин, которому жена в тот вечер вовсе запретила делать ставки.
К финальному раунду подобрались только трое, если не считать неугомонного Тиля Самарина – восьмидесятилетнего юноши с косичкой на затылке облысевшей головы который играл за общим столом, но отдельной колодой, состоявшей исключительно из его фотохимических импровизаций под таинственным названием «брумки» (с ударением на последнем слоге). Свои карты неугомонный Тиль Самарин тасовал и перекладывал в стороне, порой сопровождая это действо молодецкими восклицаниями и протягиванием рюмки за очередной ставкой. Ему никто не перечил.
Первым среди финалистов был хозяин дома, блистательный Яхнин. У него на руках оказался фул-хаус или «полный сбор» – три собственных картины маслом, на которых он изобразил себя в окружении химер, и два экслибриса эротического свойства. Эта сильная комбинация, казалось, могла бы вселять в него уверенность в победе. Уверенность эта, однако, разрушилась случайным образом при его кратком взгляде на карты соседа справа, отчего лицо его помрачнело.
Там, на руке у хитроумного Димона-искусствоведа он увидел четыре великолепных Ван Гога, совершенно одинаковых и невесть откуда взявшихся, – каре высокого достоинства, безусловно побивающее любой фул-хаус. Пятой картой Димона, надёжно запрятанной под остальные, было составленное им же самим экспертное заключение по поводу означенных Ван Гогов. Хотя эта пятая карта сама по себе не повышала уровень комбинации, без неё каре могло быть оспорено партнёрами, и это вынудило Димона-искусствоведа воздержаться от последнего обмена карт.
Третьим финалистом был скромный график Кукушкин. Он держался молодцом, потому что на пути к финалу умудрился «закосить» две или три ставки, незаметно передав их постмодернисту Вове Комильфо. Кукушкин имел на руке пять своих литографий, выполненных в разные годы в той усреднённо-скучноватой манере, которой гордится возглавляемая им графическая секция Союза художников. Это был флэш – пять карт одной серой масти, комбинация в принципе сильная, но стоящая на ранг ниже фул-хауса и на два ранга ниже каре.
Финальный розыгрыш происходил следующим образом. Блистательный Яхнин, подсмотревший расклад Димона-искусствоведа и принципиально не желавший блефовать, удвоил ставку, закусил свиным ухом и объявил обмен двух карт. У него был шанс, весьма, впрочем, маловероятный, вместо сброшенных экслибрисов получить две собственные картины маслом, со автопортретным изображением в окружении химер, что составило бы флэш-рояль и побивало бы вангоговское каре хитроумного Димона-искусствоведа. Димон же, как говорилось выше, от обмена воздержался – в соответствии с избранной стратегией он ограничился приёмом новой ставки и, чтобы не обидеть хозяина, сделал вид, что закусывает свиным ухом.
Скромный график Кукушкин не доверял обоим партнёрам, но главным образом Димону-искусствоведу, который как бы невзначай «светил» ему четырьмя своими Ван Гогами, пряча заветную пятую карту. Смутные подозрения побудили скромного графика рискнуть на обмен всей руки. Приняв от мудрого Подражанского положенную ставку и сделав вид, что закусывает свиным ухом, он запросил пять новых карт.
Последний в матче карточный обмен не принёс победы блистательному Яхнину. Вместо двух собственных работ он прикупил всего лишь затейливую офортную доску своей перспективной ученицы Зыкиной, да декоративный камушек, припасённый для чего-то его интеллигентной женой Катей. Исходная комбинация блистательного Яхнина таким образом была разрушена, и роскошный фул-хаус сменился банальной тройкой, что давало право только на утешительную дозу, сдобренную свиным ухом.
Хитроумный Димон-искусствовед поддержал проигравшего внеочередной ставкой, сделал вид, что закусывает свиным ухоми, в ожидании неминуемой победы, состроил каменное лицо, подобающее покерному фавориту.
Между тем, скромный график Кукушкин одну за другой выбирал из колоды оставшиеся карты. Первые четыре оказались не картинами, но полученными им в разные годы почётными дипломами Союза художников. Хотя такую комбинацию с некоторой натяжкой и можно было бы принять за каре, она всё равно уступала по старшинству димоновским Ван Гогам. Но теперь всё решала пятая карта. В принципе, ею мог оказаться ещё один диплом Кукушкина, который превратил бы его подборку в некое подобие стрит-флэша, что на ранг превосходило каре и знаменовало бы победу. Однако все прекрасно знали, что у скромного графика за всю жизнь было только четыре диплома – по числу выданных ему в пользование союзовских мастерских. Его шансы сорвать куш представлялись, таким образом, ничтожно малыми.
Дрожащей рукой скромный график Кукушкин в пятый раз потянулся к колоде и, не глядя на вытянутую карту, нервно бросил её на стол лицом вверх. Все присутствующие замерли в оцепенении: перед ними была Джоконда – редкий оригинал из собрания добрейшего Благодатова, карта, заменяющая собою любую требуемую, а в данном случае – пятый, несуществующий диплом Кукушкина. Приходилось признать, что у скромного графика образовалась высшая в игре комбинация – «пятёрка» или собственно «покер». Победа, стало быть, безусловно признавалась за ним.
«Высокое искусство всегда побеждает!» – резюмировал мудрый Подражанский, опорожняя свою канистру и делая вид, что закусывает свиным ухом.
